парковка перед рестораном. Я направился к мотелю, где покупал колу, но и там его не нашел. Однако дверь в номер, куда он обычно ходил, была открыта настежь, и свет внутри не горел. Стараясь двигаться как можно бесшумнее, я побежал по Олд-уорф-роуд, затем – через парковку к другому корпусу мотеля, который находился справа от того, где была открыта дверь. Я прижался спиной к стене и крадучись пробрался к двери, держа перед собой камеру. Я уже собирался войти внутрь, сфотографировать то, что там было, и убежать.

Но тут я кое-что услышал. Звук доносился издалека, как будто его принесли океанские волны. Кто-то плакал. Я сразу понял, что это папа, хотя никогда не слышал от него ничего подобного.

Я побежал на пляж перед мотелем, но никого не увидел, поэтому пошел обратно к ресторану «Океанский дом», к нашему маленькому частному пляжу с крутым склоном и каменным волнорезом, тут-то я и увидел его и сразу спрятался за волнорезом. Он был не один. Другой мужчина вел его в воду.

Было слишком темно, чтобы рассмотреть все в деталях, но, кажется, на голове у папы был мешок. Другой мужчина держал что-то в руке, возможно, пистолет. Я не знаю. Был отлив, и они шли долго, миновали волнорез, и лишь после этого оказались по пояс в воде.

Я не знал, что делать, поэтому сфотографировал их. Понятия не имею, заметили ли они вспышку от фотоаппарата.

И я не видел, чем все закончилось. Было слишком темно, а они – слишком далеко. Но когда другой мужчина вернулся на пляж, я снова спрятался за волнорезом. Он прошел всего в нескольких футах с противоположной стороны от камней волнореза. Я слышал его тяжелое дыхание.

Я плохо помню дальнейшие события той ночи. Не знаю, пытался ли я найти папу на пляже. Как долго просидел, сжавшись в комок, около волнореза, как добрался до дома и как лег в постель к Ронни? Именно там я проснулся на следующее утро. Я никому не рассказал о том, что видел. Я был в шоке. Мне было всего тринадцать.

Два дня спустя волны выбросили его тело на берег. Во всех газетах писали о туристе, утонувшем во время ночного заплыва.

После того, как мы вернулись домой, после похорон, я забрал из проявки мои фотографии и хотел пойти в полицию и все им рассказать, все показать. Но на снимках ничего такого не было, к тому же прошло много времени, я был напуган и, если честно, злился на отца за то, что с ним случилось такое.

И вот эта фотография. На ней почти ничего не видно, не так ли? Слишком темно. Когда я смотрю на нее – а я много лет подряд смотрел на нее каждую ночь перед сном, – то как и в случае с фотографией, на которой была запечатлена уже знакомая вам дверь мотеля, мне кажется, что если хорошенько вглядеться в нее, то можно увидеть его. Но здесь лишь черная вода, очертания пляжа и волнореза. И ничего больше. Ничего не видно.

Однако есть еще одна фотография, на которую я также смотрел все эти годы.

Десять

Я переместил ее на последнюю страницу. Этот снимок я сделал после того, как мы ушли из магазина, где продавалась та футболка, и перед тем, как мы снова собрались все вместе. Мы тогда были вдвоем с папой. Здесь просто мой отец, который идет по тротуару в центра Ярмута, не так ли? Но приглядитесь. Вот здесь, у него за левым плечом. Видите здоровенного парня через две витрины от отца? Он скрылся под навесом, хотя нельзя сказать, что он прячется. Он наблюдает из-за своих зеркальных солнечных очков. На нем облегающее белое поло, и выглядит оно угрожающе, точно так же, как и желтая рубашка. Это тот самый парень в желтой рубашке, с которым папа разговаривал на пляже в первый день каникул.

Я рассматривал вашу фотографию почти двадцать пять лет, четверть века. Сложно представить себе, как быстро пролетело это время. В какой-то степени я все тот же мальчишка, прячущийся за волнорезом. Но, вместе с тем, я сильно изменился.

Самое забавное, что я никогда этого не планировал. И я не скажу, будто искал вас все это время. Даже когда я увидел вас, я не занимался вашими поисками.

Девятнадцать

Честно говоря, я даже не хочу знать, почему вы это сделали. Конечно, для меня это было важно, но вместе с тем, какая теперь разница? Ладно, мне кажется, я знаю, почему вы на это пошли. Догадаться было совсем несложно. Несколько лет назад я спросил маму о той ссоре, которую случайно подслушал, и о том, почему она разбила окошко на входной двери. Она сказала, что папа спустил в букмекерской конторе четыре куска, а в 1986 году это были большие деньги, не так ли? Да, разумеется.

Видите этот фотоаппарат? Он принадлежал моему деду. Вам сейчас примерно столько же лет, сколько и ему, когда он умер. Как бы там ни было, но я поддерживал фотоаппарат в рабочем состоянии. Помните «Поляроиды»? Наверняка помните. Я думаю, вы много чего помните.

Ну что ж, сейчас вы сидите в номере отеля, примотанный скотчем к стулу. Ваш рот заклеен скотчем, повсюду синяки, запекшаяся кровь, и трудно рассмотреть лицо, но это вы. Знаю, в сравнении с вами на той, другой фотографии, вы теперешний похожи на гротескного Брандл-муху. Но это вы, пусть раньше вы и казались мне выше ростом.

Я привез вас обратно в Денниспорт. Как в старые добрые времена, правда? Мы сейчас в отеле «Ракушка» рядом с рестораном «Океанский дом». Я оплатил номер вашей картой, но не волнуйтесь, сейчас не сезон, поэтому цена была просто замечательная.

Это последняя фотография на последней странице моего альбома. Я снял ее, пока вы еще не проснулись. Для человека вашего преклонного возраста у вас отличный сон.

Я пока еще не принял окончательного решения. Могу оставить вас здесь и вернуться домой к жене и ребенку. Вы вызовете полицию или будете преследовать меня сами, или обратитесь к кому-нибудь за помощью, чтобы они разобрались со мной. Или вообще ничего не станете предпринимать. Может быть, я просто развяжу вас, взгляну, как вы, старый, изрядно помятый человек, хромая на обе ноги, уходите отсюда, и этого мне окажется достаточно. И все будет хорошо.

А может, сегодня ночью я возьму вас за руку, за ту, которая дрожит даже сейчас, когда она примотана