родительской комнате все ящики комода открыты, носки и футболки свисают с них, как раздутые языки. Отец наполовину скрылся в гардеробе.

– Пап? Ты хорошо себя чувствуешь? Тебе не нужна помощь?

Отец отходит от шкафа и хватает Зейна за плечи. Его руки все еще холодные после улицы.

– Папа? С тобой все хорошо?

Руки отца крепко сжимают плечи Зейна. Он по-прежнему очень сильный мужчина. Отец качает головой и говорит:

– Со мной все в порядке. Просто… просто нам нужно уехать, Зейн. Мы должны уехать. Прямо сейчас. – Его тень падает на Зейна, окутывая его и повисая на нем, словно костюм с чужого плеча.

Зейн резко дергает головой, и длинная волнистая челка падает ему на глаза.

– Куда?

Отец вздыхает и раздраженно ворчит. Он разводит руками, явно недовольный тем, что Зейн его не понимает и никогда не понимал. Он говорит:

– Пойдем. Ты… ты знаешь. Туда, где все мы будем.

Это случилось девять лет назад, в начале декабря, когда Зейн и его родители пришли на вводное занятие в Центр детского развития. Зейну было десять, он учился в четвертом классе и с большим трудом справлялся со школьными заданиями. У него также появились проблемы с поведением, он никому не причинял вреда, но учитель постоянно говорил о том, что мальчик «импульсивен».

Центр занимал три крошечных кабинета в углу трехэтажного кирпичного здания в небольшом городе, где Зейн никогда прежде не бывал. Ковры там были зеленые, как сукно на бильярдном столе.

Доктор Колтон попросила Зейна снять бейсболку, пока он находится в ее кабинете. Она улыбнулась, сказав, что это ее персональное требование. Зейн попытался улыбнуться в ответ, но у него не получилось и он лишь пожал плечами.

Он положил бейсболку на колени. Во время беседы в один из моментов все трое взрослых кивнули в сторону Зейна, наблюдая за тем, как он трогал и теребил бейсбольные значки, приколотые к козырьку, словно нашли доказательство того, кто он такой и кем собирался стать.

Вопросы доктора вызвали у него чувство неловкости, потому что она спросила, не требуется ли ему помощь в учебе. Зейн сказал, что нет, не требуется; многозначительное молчание родителей ощутимо наполнило комнату и как будто обрело физические очертания.

После первой серии вопросов доктор Колтон достала раскрашенный во все цвета радуги мозг, сделанный из пенопласта. Каждый цвет обозначал определенный участок, и она объяснила Зейну, какой из участков какие функции контролирует. Она сказала, что, возможно, некоторые части его мозга функционируют не так, как у остальных людей.

Ему понравилось, что она обращалась непосредственно к нему, но ее взгляд был слишком уж пристальным. Почти весь разговор он держал голову опущенной и смотрел на зеленый ковер.

Они говорили о навыках самоорганизации, об обучаемости, кратковременной памяти и самоконтроле. Доктор Колтон расспросила Зейна о его интересах, а затем отправила в комнату ожидания, чтобы поговорить с его родителями.

Сидя в приемной, Зейн представил себе, как начинает уменьшаться, а затем и вовсе исчезает в своих ботинках. Когда родители выйдут за ним, они не поймут, где он, и, возможно, просто заберут домой его пустые ботинки.

Вся беседа заняла час. Она закончилась обменом рукопожатиями, улыбками и заверениями. Разумеется, необходимо было пройти тесты, ради которых ему придется несколько раз пропустить занятия в школе и приехать в город, где Зейн никогда прежде не бывал.

Зейн с отцом поехали домой. Мама отправилась на своей машине на работу, а по дороге домой она собиралась заскочить в аптеку. Отец разрешил Зейну ехать на переднем сиденье. Он похлопал Зейна по ноге и взъерошил его волосы. С помощью этих жестов он проявлял свои теплые чувства и теперь, когда Зейн подрос.

Отец сказал:

– Ты отлично справился. Правда отлично.

Зейн пожал плечами.

– Ага.

– Мне кажется, даже хорошо, что твой мозг не такой, как у всех остальных.

Губы Зейна на мгновение изогнулись в улыбке, но он спрятал ее под козырьком бейсболки.

– Ну, дружище, что ты скажешь? Доктор милая, правда? Как думаешь, она поможет тебе?

Зейн снова сказал: «Ага», хотя и не был уверен, чем ему сможет помочь доктор и какая помощь ему была нужна. А то, о чем он на самом деле думал, было слишком серьезным, страшным и отвратительным, чтобы описывать это. Зейн выглянул из окна машины и рассеянно дернул ремень безопасности.

– Знаешь, я тобой горжусь.

– Ага. – Если отец не перестанет говорить, то он заплачет. Зейн не знал почему, но не сомневался, что именно так и поступит.

К счастью, отец почувствовал, какая буря эмоций переполняет Зейна, и прекратил расспросы. Он снова похлопал Зейна по ноге и позволил выбрать песни, которые Зейн хотел бы послушать. Зейн предпочел самые громкие в жанре хеви-метал.

Они больше не разговаривали друг с другом до тех пор, пока не подъехали к дому. Когда они свернули на свою улицу, уже почти стемнело.

– Пап, включи дальний свет. – Зейн выпрямил спину и соскользнул на самый край сиденья. Он положил обе руки на приборную панель, а ремень безопасности туго натянулся у него на груди.

То, что у машины был дальний свет, Зейн выяснил совсем недавно и просил включать его всякий раз, когда они сворачивали на свою улицу, это стало для него чем-то вроде навязчивой идеи. Он представлял себе, как этот яркий свет освещает темные участки в его голове. И по необъяснимой причине ему очень нравилась синяя кнопка на приборной панели, зажигающая дальний свет.

Отец выполнил его просьбу, но сказал:

– Ты меня с ума сведешь с этим твоим дальним светом.

Вместо того, чтобы осветить участок леса, находившегося напротив их маленького дома, свет отразился от бесчисленных белых точек, парящих в воздухе. Однажды отец сказал, что дальний свет не стоит включать во время снежной бури, что дополнительное освещение не поможет лучше видеть дорогу, поскольку снег будет закрывать обзор. Но сейчас снега не было.

– Ты только взгляни на этих ночных мотыльков! – сказал отец, сбавляя скорость и медленно сворачивая во двор.

– Ух ты! Почему их так много? – Зейн прижался правой щекой к стеклу, пытаясь рассмотреть, как высоко они поднимались. Воздух был полон тысячами белых мотыльков, каждый – размером с маленькую монетку. Они были похожи на дрожащие на ветру клочки бумаги, на наполнитель, вылетающий из разорванного плюшевого медведя.

– Сейчас слишком тепло. У нас, в Новой Англии, декабрь, верно? И сейчас, – отец постучал пальцем по индикатору температуры, – тринадцать градусов тепла. Просто бред какой-то.

Зейну даже нравилось, что на улице не холодно. Но, слушая