Дмитрий Ильич остался в длинных белых подштанниках. Рубашку он снимать не стал, а просто лег на кровать. Докуривая папиросу, он поманил Машу пальцем.

— И я так решил, раз вы такие все неблагодарные, то и я ждать «спасибо» ваших не буду. Отработай свое спасение, и всего делов. Пройдет время, сама поймешь, как тебе повезло.

«Как же! Повезло! — с горечью подумала Маша. — Тому молодому приставу теперь, наверное, и говорить с ней было бы оскорблением. Опозоренная. Грязная».

Маша сняла нижнюю рубашку, спустила панталоны и, совершенно голая, стояла теперь, прикусив губу, не прикрываясь, схватившись рукой за спинку кровати. Она смотрела не на Дмитрия Ильича, а в угол своей комнаты. Конечно, она вовсе не забыла, для чего здесь этот человек в рубашке, белых панталонах и черных дырявых носках. Но не это уже было главным для нее. То, что должно было сейчас произойти между ними, стало делом вторым, не важным. Важнее было то, что она сама пыталась доказать себе — может ли такая женщина, падшая, оскверненная чужим насилием, претендовать на внимание людей, оставшихся там, за этой пропастью стыда и бессилия?

Она легла рядом с Дмитрием Ильичом и, пока он мял ее груди и грубо щупал между ног, кусала нижнюю губу, вспоминая лицо молодого полицейского пристава.

У входа в зал Скопин остановился и кивнул швейцару.

— Позови хозяйку, а мы пока осмотримся.

Гаврила быстро ушел. Скопин с Мироном вошли. Народу было уже немного — человек пять гостей и три девушки. Но, вероятно, в зале были не все — кто-то поднялся в нумера. На вошедших оглянулись, однако тут же забыли про них — мало ли кто еще приехал развлечься. Девушки были заняты с гостями, и поэтому к ним никто не подошел.

— Я бы вон ту взял, — сказал Мирон, указывая на полную Дуняшу, сидевшую в русском сарафане между двумя армянскими приказчиками. — Вот, понимаешь, какая у ней подходящая конфигурация, что у нашего есаула Пронькина. Только тот без титек был.

Через зал быстро прошла хозяйка в коричневом платье.

— Добрый вечер, господа, — сказала Ирина Петровна. — Вы ищете меня?

— Вы хозяйка дома? — спросил Скопин.

— Да.

— Судебный следователь Скопин. Мы совершаем тут обход в поисках одного лица.

Старуха насторожилась.

— Пойдемте в мой кабинет, — сказала она. — У нас все бумаги в порядке.

— Мне ваши бумаги ни к чему, — ответил Скопин. — У вас есть девушка по имени Адель?

Ирина Петровна насторожилась. Первым побуждением было ответить — нет, но она посмотрела в лицо Скопину и поняла, что тот настроен серьезно. И если потом выяснит, что хозяйка соврала, то не избежать ей крупных неприятностей.

— Не могу понять, — медленно сказала старуха, как бы размышляя. — Что такого она могла натворить? Все время здесь, перед моими глазами…

— Значит, есть, — кивнул Скопин. — Хорошо. Нет, она ничего не натворила. Мы интересуемся даже не ею, а одним из ее клиентов.

Старуха почувствовала облегчение. Это было совсем другое дело! За клиентов она никакой ответственности не несла.

— Кто именно? — спросила она Скопина. — Если я знаю его, то скажу.

В дверь седьмого нумера постучали. Дмитрий Иванович уже одевался, недовольно кривясь. Девушка оказалась совершенно холодной и равнодушной. Он даже сделал ей выговор, указав, что так вести себя просто глупо, что клиентов таким приемом не заманишь. Что впредь надо хотя бы изображать какие-то чувства.

— Кто там? — крикнул он, раздраженный полным безучастием Маши.

Дверь приоткрылась, и в нее просунулась борода Гаврилы.

— Дмитрий Ильич, — громким шепотом сказал швейцар. — Внизу фараоны пришли. Чего-то им надо. Ирина Петровна прислала вам передать. Если хотите идти, то лучше через кухню. Я вам туда сейчас пальто принесу.

— Хорошо, — ответил сутенер. — Понял.

Он повернулся к Маше.

— Прощай, — сказал он, приглаживая усы. — И помни, что я тебе говорил.

Он открыл дверь, и в этот момент из дальнего конца коридора донесся истошный вопль. Сутенер на мгновение замер на месте, а потом выскользнул наружу и быстро пошел к черной лестнице. Вопль заставил Машу вскочить с кровати. Она села с гулко бьющимся сердцем. Для нее не было никаких сомнений — виновником этого мучительного крика был тот самый молодой бандит.

Первый вопль в зале почти не услышали — молодой тапер играл польку, под которую танцевали две пары, но сам музыкант вдруг остановился и прислушался. И в наступившей тишине раздался еще один крик.

— Ну, Лёвка! — крикнула Нюра-Мадлен, не соображавшая уже ничего. — Давай! Антре!

На нее зашикали.

— Где это? — громко спросил Скопин внезапно побледневшую Ирину Петровну.

Она подняла дрожащий палец и указала на лестницу.

— Гаврила! — вдруг тонким истеричным голосом закричала она, — Гаврила! Скорее!

Скопин с Мироном, растолкав гостей и девиц, уже мчались наверх. Они ворвались в полутемный коридор с дверями нумеров и замерли, пытаясь понять, откуда шел крик. Но тут справа раздался звон стекла.

— Туда! — крикнул Мирон и первым ринулся на звук. Добежав до двери, он остановился и ногой выбил ее.

Из высаженного окна тянуло сквозняком. На кровати лицом вниз лежала девушка во французском платье, и подушка под ее лицом быстро пропитывалась кровью.

Маша слышала новые крики и грохот шагов в коридоре, но сидела в оцепенении. Ей казалось, что сейчас дверь распахнется и войдет Сёмка — развязный, с ножом в руке. Наконец ужас стал так непереносим, что она вскочила, натянула на себя рубашку, платье, быстро обулась и выскочила в коридор, ожидая каждую секунду попасть в сильные жесткие руки своего насильника. Глянув в сторону нумера Адели, она увидела двух мужчин, испугалась еще больше и метнулась к черному ходу. Быстро сбежав по лестнице, пересекла кухню и выскочила на улицу, чуть не сбив с ног уходящего Дмитрия Ильича.

— Черт, смотреть надо! — сказал он сердито. Потом остановился, присмотрелся к девушке в сером платье, убегавшей в переулок, и крикнул: — Эй! Куда! А ну стой!

От этого крика Маша побежала еще быстрей. Хотя она совершенно не знала, куда бежать, цель свою она обозначила просто — в полицейскую часть. Под защиту! Она уже не думала — примет ее Захар Борисович или отвергнет, но ей было все равно. Как смертельно испуганное животное, она интуитивно выбрала верное направление, а топот ног сутенера, бежавшего за ней, только добавлял Маше ужаса. Она хотела как можно скорее укрыться в полицейской части.

Промчавшись по темному переулку, она выскочила на Большую Никитскую в сторону глухих розово-серых стен Страстного монастыря.

Дмитрий Ильич остановился, тяжело дыша. Потом подозвал извозчика и приказал ехать за девушкой — он не хотел пусть и ночью, при случайных прохожих силком хватать ее. Он надеялся, что Маша свернет в другой темный переулок и там можно будет ее перехватить.