В Центре мы прогулялись по улицам, затем я предложил отправиться в Базмашен – перекусить, отдохнуть. Глеб сказал, что он еще бы походил, но Дуня захотела пить и пожаловалась, что ее немного укачало. Мы зашли в ближайший «отдых». Заняв свободный столик у окна и усадив Дуню, мы с Глебом подошли к раздатчику. Набрав соков, я провел карточкой сертификата по сканеру и вернулся к столику, а Глеб задержался у кондитерской секции.

Случайно я посмотрел в окно и даже не удивился, обнаружив, что на тротуаре стоит Зара и с восхищением смотрит на меня. Губы ее шевельнулись. Сквозь толстое стекло ничего не слышно, но я мог поклясться, что сказанное ею слово было: «Экзотика!»

В Базмашен мы добрались быстро. Сосед Гарсеван, возившийся во дворе с обрезком большой трубы, неделикатно осмотрел в упор нашу троицу, что-то про себя решил, а когда мы проходили рядом, приветливо кивнул и спросил громким шепотом по-армянски:

– Откуда вы ее умыкнули?

Дома никого, кроме бабушки и Прокеша, не было. Мы застали их в саду, за врытым в землю столом. Прокеш терзал зубами бртуч – свернутый в трубку кусок лаваша, из которого выбивалась зелень и торчал шмат брынзы. Завидев нас, он рванул бртуч, замычал набитым ртом и помахал свободной рукой. Бабушка поздоровалась, сказала: «Потерпите немного, скоро обед», – и ушла в дом.

Прокеш, Глеб и я сидели за столом и перекидывались общими фразами о том, что, да, встречаться надо бы почаще, что, нет, годы решительно не красят человека и даже наоборот, а с женщинами всегда проблемы. При этих словах Глеб осторожно посмотрел на Дуню, которая бродила по саду, трогая листья на ветках и подбирая упавшие яблоки. Яблоки она складывала аккуратной горкой перед нами на столе.

После обеда приехала Римма с племянницей. Они сразу вцепились в Дуню и повели смотреть Заповедник.

Из окна моей комнаты на втором этаже были видны их фигуры.

Глеб шумно вздохнул и пересел на стул. Прокеш копался в дорожной сумке, извлек инфор, другой, положил их обратно и достал плоский небольшой прямоугольник, завернутый в синий раппер. Положил его на стол, прихлопнул ладонью и сказал:

– Ну вот!

Вчера вечером я просмотрел эту копию. Ничего не понял. Записи сделаны от руки, почерк корявый. Отдельные слова разобрал – имена и названия, обведенные красной чертой. Прокеш долго читал записи вслух, но яснее они не стали.

Меня поразили фрагменты о радужном змее Кунмангуре, который в другом месте назывался Айдо-Хведо, а потом Фафниром, который, впрочем, оказался уже не змеем, а драконом, а змеем стал некий Ёрмунганд. Несколько раз упоминалось дерево Иггдрасиль, в местах других именуемое Фусан. Все эти непроизносимые имена я начал записывать на листе. Прокеш, читая, время от времени поднимал на меня глаза, а когда я в третий раз спросил, как пишется «Текукизтекаитль», он достал из нагрудного кармана карточку, на которой были напечатаны все имена.

Впрочем, это мало помогло. Отдельные фрагменты более или менее были понятны. Речь шла о жутких катаклизмах, грандиозных битвах и разрушении великих городов. Коробов записывал для себя; очевидно, это имело смысл. Кое-какие имена были мне знакомы, я даже позволил себе улыбнуться, услышав про вишапов. Потом меня поразила одна мысль, и я перестал улыбаться. Что, если он все это видел сам? Но тут же эту мысль прогнал.

Прокеш закончил чтение и посмотрел на меня. Я раскрыл рот, чтобы спросить, стоило ли все это скандала в Кедровске и знаком ли Нечипоренко с этим сводом странных сведений? Но как раскрыл рот, так и закрыл. Прокеш вскочил с места и заметался по комнате, грозя снести животом стеллажный выступ.

– Ты понимаешь?! – закричал он.

Я честно признался, что ничего не понимаю. Он успокоился, сел на место и жалобно сказал, что вот-вот все встанет на место.

– Что – все? – спросил я.

Но он не расслышал. Снова вскочил и зашагал большими шагами по комнате. Живот его мерно колыхался, он постукивал костяшками пальцев по стенам, мебели, терминалу. Заново принялся излагать свои похождения: как он добывал записи Коробова, как потел во время разговора с комиссией и страшно боялся, что копия, засунутая под рубашку, соскользнет и выпадет через штанину. И только после всех этих историй он и спросил меня о сетевике.

Это было вчера вечером.

Так вот он – сетевик, сидит и ждет, что скажет Прокеш.

Глебу я успел в общих чертах рассказать, что к чему. Он теперь знал, что Прокеш все эти годы занимался Происшествием, пытался связать концы с концами, поддерживал тесный контакт с непосредственными участниками и вроде что-то раскопал. Глеб мог задать резонный вопрос – зачем Прокешу понадобились такие раскопки, но он не задал.

Сегодня Прокеш был спокоен, взгляд его тих и светел. Он посматривал на нас с удовлетворением человека, сделавшего дела свои хорошо и имеющего право на похвалу.

– Ну, так я начну, – сказал он.

И начал.

Он напомнил Глебу о казусах Происшествия, с некоторым злорадством поведал о блистательных неудачах исследовательских групп. Упомянул о смерти Коробова и трагической гибели его напарника – Коновалова.

У Глеба слегка отвисла челюсть. В изложении Прокеша хорошо известные события вновь обрели зловещую окраску.

– Не раз и не два встречаясь с Евгением, – продолжал Прокеш, – я убедил себя, что только в нем сосредоточены загадка и разгадка Происшествия. Судите сами: к нам при невыясненных обстоятельствах попадает человек из прошлого. И вдруг после болезни начинает заниматься темпоральной физикой, причем в тот момент, когда она практически свернулась из-за отсутствия какого-либо прогресса. Мне стало интересно: что это за болезнь? Непонятная простуда с осложнением на глаза. Анализы, процедуры – я перерыл все инфоры, но ничего серьезного врачи не обнаружили. Зрение у него быстро восстановилось. Болезнь эта мне очень не понравилась. Были у меня тогда мыслишки, я связывал Происшествие с увлечением Коробова темпоральной физикой. Болезнь я взял исходной позицией и попытался смоделировать темпоральную петлю.

– То есть? – спросил я.

– Да пустая оказалась мысль! Я предположил, что Коробов рано или поздно добьется успеха и какой-либо его эксперимент вызовет Происшествие. А потом снова и снова. Но несчастный случай все перечеркнул! Впрочем, таких версий было множество, не я один упражнялся. Помню, в одной из гипотез, выдвинутых кем-то из группы Покровского и Покровским же лично осмеянная, говорилось, что Происшествие – продукт деятельности хозяев Темного, которые незримо вмешиваются в наши дела.

– Чьих хозяев? – привстал с места Глеб.

Прокеш напомнил ему о спутнике-зонде.

– А-а, – протянул Глеб, – вспомнил. В школе проходили.

– Можно и не вспоминать. Все эти домыслы о чужаках, лелеющих коварные планы, остались домыслами. Ну, о том, что последние годы пытались дешифровать сигналы из какого-то созвездия, или то, что принимают за сигналы на нестабильных частотах, вы знаете. Недавно, впрочем, было сообщение, якобы удалось выделить группу значимых символов.