Глеб покачал головой. Я тоже об этом не слышал. Смотрю новости не каждый день. Впрочем, велика ли потеря? Темный был обнаружен давным-давно, неединственность разума стала фактом школьных программ и трепета не вызывала. И что сигналы давно идут – тоже всем известно. Одной из главных мотивировок строительства фазоинвертора – огромной антенны – и была необходимость точного определения источника сигналов. И не только. Без точной ориентации в пространстве строящиеся «дыроколы» годятся разве что для экскурсий по ближним планетам.

– Версия вмешательства отмерла сама собой, – продолжал Прокеш, – и я был только рад. Не могу представить себе диалога на равных с существами, манипулирующими временем. А когда Коробов сказал мне, что зафиксировал микросдвиги, я про них и вовсе забыл. Евгений много работал с активаторами нейроглии, то есть с фантоматами. Он несколько раз пытался рассказать о своей интерпретации базисной сигнуляр-теории, но я ничего не понял. Записывать он не разрешал. Он пытался говорить доступно, но я запомнил только отдельные фразы, слова. Очень впечатляло название разработки – «Дважды проснувшийся». Честно говоря, познаний моих не хватило понять, о чем идет речь.

– Странное название для разработки, – задумался Глеб.

– Согласен, – отозвался Прокеш, поглядывая на меня. – Это что-то из древних философий. Тогда это любили. Однажды он предложил мне самому заглянуть, как он выразился, немного назад. Ни о какой точной дате не могло идти речи. «Как повезет», – шутил Евгений. Он гарантировал, что увиденное будет иметь отношение ко мне. Разумеется, если сдвиг состоится, вероятность, насколько я понял, была не очень высока. Я действительно увидел то, чего видеть не мог никто, а я хотел бы забыть об этом. Арам знает…

Он ненадолго замолчал, посопел.

– Это либо сдвиг, либо же возможность видеть прошлое. Была ли его смерть случайной – не знаю. Надеюсь, что вы, – он поднялся и поклонился Глебу, – поможете с этим разобраться.

– Я… пожалуйста, – испуганно проговорил Глеб.

– Рад, – коротко сказал Прокеш, снова уселся и положил руки на стол. – Ключ к отгадке мне дали записи Коробова. Попали они ко мне не очень этичным способом. – Он вздохнул и потер ладонями щеки. – Да что там говорить, совершенно неэтичным!

Я видел, как он борется с болезненным желанием каяться и снова пережить унизительную историю. Но на этот раз удержался.

– Перечень имен в заметках Евгения мне помог. Вначале я полагал, что он собирается зондировать глубокое прошлое на предмет анализа истоков мифов и преданий. Но вот описание камней, из которых был сложен Асгард.

Прокеш содрал раппер и перелистал распечатку.

– Вот здесь: «…литой, весь в пупырышках газовых включений, базальт, блок к блоку, плита к плите, оплетен черной паутиной ядовитого плюща…» Вот еще о чешуйках дерева Жо, цветы которого испускают красноватое сияние… Ну, таких деталей много. Я перерыл много тематических инфоров, но реальных аналогов не обнаружил. Возможно, в Сети удастся нащупать что-либо. Однако интуиция мне подсказывает – из прошлого была получена информация. Вопрос – кем получена?

– Как – кем? – удивился Глеб. – Коробовым.

– Темно и холодно, – вздохнул Прокеш. – Коробов действительно обнаружил нечто. Первоначально мне показалось, что он, так сказать, развивает метафору. Потом сообразил, что он имеет в виду под третьей генерацией богов. Сообразил не сразу. Вначале не обратил внимания на один раз мелькнувший у Коробова термин – «параэволюция». Стройная картина у меня сложилась позднее…

И он нарисовал нам эту картину.

По его словам, выходило, что эволюция природы имела двоякий характер. С одной стороны, медленное переливание из одной формы в другую, накапливание микротолчков, шажки по микроступенькам, словом, классический естественный отбор во всей его жующей, чавкающей и грызущей прелести. Но одновременно с этим – здесь Прокеш воздел палец, призывая к вниманию, – хаотическое метание из одной крайности в другую за эволюционно ничтожные промежутки времени. Например, динозавры и всякая мелкая ерунда существовали одновременно. «Осцилляция параметров вдоль морфологической оси!» – торжественно провозгласил он и тут же признался, что это выражение позаимствовал у Миронова, который, естественно, в курсе его поисков и время от времени помогает ему сформулировать мысли. Если, конечно, в настроении.

– Ясно, что экстремальные формы эволюционно нестабильны. Однако непонятно, почему разум должен был возникнуть в результате только долгого и унылого копошения примата в сырых пещерах и в кровавых играх с палкой и камнем.

Он заявил, что в свое время разум уже возникал в природе. Возможно, и не раз. Сейчас трудно сказать, кто был его первоначальным носителем. Но единожды возникнув, он тоже обязан был пройти через полярные состояния – от элементарных логических структур до необычайного могущества. И вот на этой высшей стадии разум перестает нуждаться в специфическом носителе и может воплощаться в любую форму. Но миллионы и десятки миллионов лет – срок очень большой для любого разума. «Не исключаю, что начало блестящей карьеры приматов пришлось на закат тех, Первых, – сказал он, потом подумал и добавил: – Или того, Первого».

Он был готов допустить и существование единого или объединенного разума, имеющего, конечно, вполне материальные носители. И все эсхатологические мифы, жуткие истории о конце света, о битвах богов и их гибели, – возможно, отголоски невообразимо древней битвы Разума с Природой. Но целое всегда превыше части, и поэтому природа неумолимо вернула в свое лоно отторгнутое детище. Разум сопротивлялся, воплощался, трансформировался, но энтропийные процессы неизбежно вели его к вырождению. Тщетно! Природа – это тюрьма, очень большая, просторная, но тюрьма. И побег невозможен. Любой разум-беглец рано или поздно будет препровожден обратно. То же самое рано или поздно случится и с нами.

Потом он еще немного поупражнялся в мрачных пророчествах, итог которых сводился к одному: человек не есть наследник и последнее воплощение Того Разума, он продукт естественной, «правильной» эволюции, а не экстремальное состояние синхронии. С чем он, Прокеш, готов согласиться, так это с наложением на временную ось конца старых времен и начала новых. Отсюда и своеобразная переработка человеческим разумом Увиденного Непонятного в Неувиденное Понятное, то есть в предания, мифы, обрастание плотью и кровью языка, а вместе с языком и неизбежная антропоморфизация.

Я постепенно соображал, о чем он говорит, но не понимал, при чем здесь мы. Судя по необычайно умным глазам Глеба, он понимал не больше моего.

– К чему стремится любая форма существования? – спросил Прокеш и тут же ответил: – Банально, но естественно – к наибольшей сохраняемости, к выживанию в любых условиях. И вот вам еще одна банальность – старое никогда не уступает место новому без борьбы. Борьба может вестись не только грубо, но и коварно, принимать не дикие и безобразные формы, а, наоборот, внешне заманчивые и красивые. Недаром даже лучшие умы в свое время иногда восклицали в тоске: да есть ли вообще новое, не старое ли это, только в ином обличье?