С другой стороны поглядеть, может быть, это от созерцанияпразднично накрытого «стола»? Есть-то предстояло сидя на полу, прямо с полу!Безо всякого даже дастархана или хотя бы обычного ковра! Сидеть, правда,предлагалось на низеньких скамеечках с подушечками, но перед каждым такимсиденьем был нарисован на полу еще квадрат, разделенный на мелкие квадратики —для различных блюд и тарелок. Но их-то как раз и не стояло — даже передмагараджей, который, по мнению Василия, при своем княжеском положении и богатстведолжен был есть хотя бы на серебре, если не на золоте.

А вот и нет, тарелки здесь заменялись толстыми и крепкимилистьями дерева битре. Большие блюда состояли из нескольких листьев, сколотыхвместе шипами, тарелочки — из одного закругленного по краям листа. Весь ужинбыл налицо перед каждой скамеечкой: сорок восемь листьев, на которых лежало поглотку и щепотке яств — сорока восьми видов! Всего было четыре ряда, подвенадцать тарелок в ряд. Между рядами курились по три ароматные палочки.

Тут были и чатни — маринованные в меду и уксусе фрукты иовощи, и панчамрит — смесь из ягод пампелло и тамаринда с кокосовым молоком ипатокой, и кушмер из редиски, меда и муки, и прожигающие рот насквозь пикули —крошечные огурчики, и пряности, и многое другое, на вид неопределимое, а навкус неразличимое.

Василий (не забывая держать левую руку за спиной) отдавалдолжное великолепно приготовленному рису и горе чапати — лепешек. Кое-чтоподозрительно напоминало мясо, однако Василий не рисковал отведать: а вдруг этоокажется плоть летучих мышей, которые в изобилии водятся в джунглях? Говорят,их обдирают и с большим удовольствием едят в виде рагу, однако Василиюпочему-то не хотелось такого удовольствия. Нет уж, благодарствуйте!

За едой молчал даже Бушуев, и это усугубляло унылоенастроение. Откушавши и откланявшись, разошлись по своим покоям: все-таки званыбыли на два дня, на завтра магараджа назначил какое-то особенно экзотическоеразвлечение гостей. Он не открывал, какое именно, и можно было толькопредполагать, будет ли это охота на тигров или крокодилов или еще что-тоособенное.

Однако Василий дорого бы дал, чтобы сейчас воротиться вгород! Стоило только представить, с какой пользою он мог бы провести эту ночь;зреть жгучие пляски баядерок, а потом постигать в их объятиях все тонкостииндусского любовного искусства, о коем он был изрядно наслышан, — его тоскабрала. Можно было бы утешиться болтовней с Реджинальдом, однако магараджа, какбы для того, чтобы похвалиться просторностью своего дворца, распорядился отвестивсем спальные покои на порядочном расстоянии друг от друга. Вдобавок онпредупредил, что ночью, какова бы восхитительна она ни казалась, лучше никудане выходить, разве что на свой балкон: на галереи и веранды могут заползтималенькие черные змеи, известные под именем фурзенов, — самые опасные из всехпород. Укус их убивает с быстротой молнии. Луна привлекает их, и целые компанииэтих непрошеных гостий залезают на веранды дворца греться: им тут, во всякомслучае, теплее, чем на голой земле. Цветущая и благоухающая пропасть подскалой, на которой высился дворец, оказалась любимым местом прогулки тигров илеопардов, приходящих туда по ночам к звонкому ручью. Иногда они до самогорассвета бродили под стенами дворца, и мало кому хотелось испытывать высоту ихпрыжков.

Магараджа также уведомил, что шальные даконты, лесныеразбойники, рассеянные по этим горам, часто пускают свои стрелы в европейцев изодного лишь удовольствия отправить к праотцам ненавистного им чужеземца.

Ну ладно. Василий умел понимать с полуслова! Желает владыкаТакура хотя бы на ночь посадить под арест неблагодарного гостя, сгубившегобаснословное сокровище его сада, — что ж, это его хозяйское право, и Василий,конечно, должен смириться и дать ему сию маленькую сатисфакцию. Поэтому он покорноомылся в каменной чаше в углу своей опочивальни, щедро облившись водою измножества медных кувшинов, которые едва успевали подносить двое слуг, а затем,надев белое ночное одеяние туземного образца (своими легкими складками оно,чудилось, само собой навевало прохладу), возлег на широчайший постамент подбалдахином, оказавшийся кроватью.

Он утомился и переволновался за день, но сна не было ни водном глазу. Вдобавок вдалеке на два голоса пели — должно быть, стражники, ипротяжные, высокие голоса разбивали дремоту.

— Почему, скажи на милость

Мне, подруга,

Почему ж

У тебя дитя родилось?

Ведь в Бенаресе твой муж

Уж два года!

Отвечала

Тут красавица шутя:

— Я на празднике гуляла —

Боги дали мне дитя.

За рекою, под лупою —

Там сошлось двенадцать каст…

Скоро ночь. Пойдем со мною —

И тебе дитя бог даст![16]

«Покурить бы!» — сердито подумал Василий, однако сигар здеськак-то не водилось, а браться за знаменитую хукку [17] не хотелось. Дикоказалось ему курить вместо хорошего табаку сахарный песок и банановую пастилу,спрыснутые розовым маслом!

Хукка и кровать — это была единственная меблировка егопокоя. Правда, в углу на полу что-то поблескивало. Василий не поленился пойтипоглядеть и увидел один забытый служителями кувшин.

Вернулся в постель, повертелся с боку набок, вытянулся наспине, потом не удержался — и поглядел на медный отсвет в углу. Этот кувшинстранным образом тревожил его. Василию приходилось читать арабские сказки, и онбыл наслышан о рыбаке, который нашел однажды на берегу моря такой же вотзапечатанный медный кувшин, а в нем…

«Что за чушь, вечно они каких-то вредных старикашек в этикувшины запихивают! Нет чтобы голую красавицу-баядерку туда заточить. Ты ееосвобождаешь, а она в благодарность готова тебя триста раз за ночь ублаготворить!»— мечтательно подумал Василий, которого перед сном и всегда-то было трудноугомонить, а после затянувшегося телесного поста плоть его и вовсе не зналаудержу.

Нет, надо постараться уснуть, велел он себе, перекатился набок — да и оцепенел, увидев, что кувшин вдруг взмыл футов на пять в вышину имедленно поплыл к выходу.