слабым пульсом именно социальной жизни. Постоянно бьющегося в агонии бесконечных реформ и декретов.

— Многотомный томный бред которых находил себе выход в творчестве последовавших вслед за этими хирургами дадаистов от социологии и политики. По всей Евразии.

— Которые творчески и с огоньком в глазах, руках и прочих промежностях, закипая на местах в подмышках, подкошках и подсобках, расторопно устраняли друг друга из очереди за репкой.

— Пока и их самих не выдернул из грядок висячих садов элиты власти и не поглотил огонь истории во тьме невежества преследователей их талантов.

— О, как я понимаю после этого Брэдбери и его брэдовых пожарных! Адекватно оценивавших антиутопии всех этих социальных фантастов, творивших насилие, как и любой палач, под маской «непреложных (к лицам обычных граждан) законов исторического развития». Но он ведь жил с другой стороны океана и просто физически не мог оттуда услышать нашу пословицу, гласящую в рупор о том, что перо не только гораздо увесистей боевого топора, но и, по сути, есть копье, которое можно весело метнуть глубоко-глубоко в будущее, пронзая вечность. Ловите ж, братья и сестры! Только смотрите, чтобы оно не ударило вам в голову. Как шампанское! Аккуратно разделяя вас на до и после. Хотя, кому я это говорю? Я приглашаю вас всех к себе на бал! В литературнэ! Со всеми вашими орудиями пыток и труда по обезоруживанию испытаний трудностями. Дамы с заточенными перьями литературного таланта в шляпках и причёсках приглашают кавалеров с перьями наголо! Хватит стесняться. Пора публично обнажаться и творить жизнь по своему образу и бесподобию! Ведь народ должен не только знать, но и публично любить своих героев. Как и завещал Сталин! — подмигнул Аполлон и коснулся её руки. — В метро и на лавочках. Долго и подобострастно. Читая и по-читая. Именно так и достигают катарсиса!

И Креуса его поцеловала. Долго и подобострастно. Начав обнажаться прям на пляже.

(Рекламный ролик)

Глава6Дача

Пока Елена не пригласила их снова, но уже для пикника на даче своей бабушки.

— Я тоже хочу обрести свой высший принцип! — пошла она в атаку. — Объясни, наконец, как начать мыслить самостоятельно?

— Отстраняться и обрабатывать каждую ситуацию отдельно, — посмотрел он на Елену и Креусу, отдельно подмигнув каждой.

— Это легко только на словах, — не сдавалась Елена, не желая уже терять инициативу. — Потому что каждый склоняет чашу весов на свою сторону и приводит свои аргументы, с которыми очень тяжело не согласиться. Ведь через взаимодействие с другим ты начинаешь видеть вещи, исходя из его опыта. Как же тут научиться отчуждаться? Как ты это начал делать?

— Твои мысли есть производное твоего опыта, который нужно постоянно пересматривать, — улыбнулся Аполлон, посмотрев на Ганимеда. — Но и не вовлекаясь эмоционально в тот негатив, в который другие пытаются тебя вовлечь в силу своей не вполне адекватной реакции на ситуацию.

— Куй железо, пока горячо! — усмехнулся Ганимед, вспомнив оплеуху Елены. — Но не слишком горячась!

— Мысль, как и месть, подают холодной. И они во многом связаны. Ведь вначале мы всегда внутренне протестуем, — усмехнулся он над Ганимедом. — И лишь потом, пересмотрев события, понимаем то, что были во многом виноваты сами. Поэтому многие вещи мы можем понять, лишь отдалившись от реальных событий.

— В пространстве?

— А порою — и во времени, — усмехнулся Ганимед, с упрёком почесав затылок.

— Мысли людей — это производное их опыта. Это их месть на чуждую им неадекватную реакцию другого, поданную на их рассмотрение, на их суд, выступая перед ними как полномочный представитель всеобщих ценностей. Но в той форме, которая в данный момент для нас наиболее выгодна. Чтобы мы могли заручиться их поддержкой.

— И всеобщие ценности смогли не только оправдать, но и — поддержать тебя?

— И так делает каждый.

— Каждый? — не поверила Креуса, посмотрев на Ганимеда.

— Мы все поворачиваем для себя ситуацию таким боком, который для нас сейчас наиболее выгоден, — подмигнул ей Аполлон. — Поэтому в любом действии и в любой мысли, взятой как момент взаимодействия и общения, изначально заложен правовой момент.

— То есть любой, подвергающий сомнению твоё действие или мысль, есть прокурор, — поняла Елена.

— А всеобщие ценности — твой адвокат? — улыбнулась ему Креуса.

— А ты, то есть твой разум — тот самый Судья?

— Ты, отчужденный от себя. Судья, ставший — через отчуждение — выше тебя и других, их мыслей и поведения. Поэтому если поведение и мысли других и можно использовать, то лишь как тренажер. Чтобы начать видеть себя со стороны.

— Со стороны всеобщих ценностей! — просияла Елена.

— Научиться от себя отстраняться, отчуждаться. До тех пор, пока ты не начнёшь мыслить самостоятельно, — улыбнулся ей Аполлон. — Поэтому я и называю свой (чуждый мне и другим) разум — Аполлон.

А Ганимед снова отвёл его в поисках туалета и стал жаловаться на то, что с Креусой у него не клеится:

— Я понимаю, что ты пригласил меня снова в качестве клоуна, но юмор — штука дорогая!

— Я-то тут причём? — не понял Ганеша, осматриваясь по сторонам: Не видят ли их в кустах девушки? — Как я смогу заставить Креусу переключиться на тебя? Это слишком интимно. Ты должен её заинтриговать, а не изображать из себя клоуна.

— Но как ты это с ними делаешь? — озадачился Ганимед, описывая сухое и тёплое.

— Запомни, тело девушки — это всего лишь вещь среди вещей. А вещь — понятие динамическое, — расстегнул Ганеша ширинку. — Вещь проявляет свою сущность лишь в процессе её использования. Только тогда вещь становится явлением, переставая быть «вещью в себе». Небытие вещи не бесполезность, но её вред для нас, умаление бытия. Вещь изменяется под воздействием того, каким смыслом ты начинаешь её наделять. То есть твоё отношение к вещи полностью меняет её сущность!

— Ты говоришь о действительности?

— Действительность появляется гораздо позже, исходя из опыта взаимодействия с данной вещью, — усмехнулся Ганеша, — как результат твоих попыток донести до неё твой новый для неё смысл.

— То есть? — не понял Ганимед. О чём именно он толкует. — Вне нашей разумной деятельности все материальные тела бессмысленны? Или ты говоришь и об одушевлённом теле?

— О любом. Ведь материальная реальность предполагает использование наличных вещей именно как материал. Вне зависимости от того, чем они являлись до того, как ты вступил в игру с ними. Но для того чтобы одушевленное — тобой — тело смогло принять твой смысл, как возможность своего собственного бытия, ты должен сделать его для неё как можно более привлекательным.

— Её смыслом, — понял Ганимед. Что он о девушках.

— А для этого тебе нужно либо