откликнуться на её социальный запрос, либо самому его вначале сформировать. А потом уже и разрешить ситуацию, используя себя как инструмент, помогающий ей решить её новую незадачу. Второй вариант предпочтительнее, так как это позволит тебе её контролировать, держа на крючке твоего смысла. Полностью отказываясь от неё всякий раз, как только она будет выходить в своём поведении за рамки твоей концепции. Это как на рыбалке, даёшь слабину, когда рыба сопротивляется, а потом, когда она решает, что всё уже закончилось и расслабляется, снова её тянешь. В неведомые дали!

— До тех пор, пока она не окажется в лодке? — усмехнулся Ганимед.

— Лодки не существует! Это заблуждение, приводящее к распаду семей. Брак — это эвтопия. Рыбалка происходит всегда.

— Пока ты не смотаешь от неё удочки?

— То есть если ты всё ещё хочешь удерживать её на крючке, ты должен как можно чаще менять наживку смысла вашего соприсутствия.

— Или находить всё новые совместные хобби, увлечения, — понял это по-своему Ганимед.

— Превращая каждую вашу встречу в маленькое приключение. Любое твоё взаимодействие с любым материальным телом есть процесс. А процесс есть явление динамическое. Который либо ускоряется вами, либо — деградирует. До распада на два независимых составляющих.

— Даже если вы уже живете вместе?

— Даже если это встреча на кухне! Ты должен полностью изменить её смысл, постоянно «одушевляя» выбранное тобой тело духом интриги. Чтобы её душа трепетала на кончиках твоих пальцев! А каждое прикосновение к её телу являлось бы прикосновением к её сердцу! Чтобы она не стала для тебя просто мясом.

— И не протухла в твоей душевной теплоте?

— Ведь в действительности нас объединяет не наше прошлое и настоящее, а только лишь — наше будущее.

— Заставляя нас действовать?

— Взаимо-действовать, а не просто быть рядом. Вот ты и должен постоянно заставлять её трепетать в своих объятиях в его предвкушении. И изливать на тебя энергию своей бесконечной преданности, своей любви. Мечтая слиться не столько с твоим телом, это так банально, сколько — с твоей душой. Бесконечно наслаждаясь нектаром твоей чистоты, твоей возвышенной утончённости.

— И — чем же?

— Всем сердцем, всем своим существом, рвущемся к тебе навстречу! Мечтая только лишь быть причастной твоей божественности, твоего духовно-душевного совершенства. Невыразимой красоты твоего внутреннего существа. Пытаясь ею точно так же стать. И вбирая (вдыхая) её стать. Твой (непонятно для неё самой почему) волнующий её аромат.

— Раскрывая себя ей навстречу всего, как цветок — пчеле? — усмехнулся Ганимед, убирая в штаны туалетные принадлежности.

— Прикосновение же к телу, лишённому энергии восхищения, вульгарно. Любовь возникает подобно молнии меж двух наэлектризованных взаимным восхищением тел! — признался Ганеша, застёгивая ширинку. — Иди и порази Креусу! В самое сердце!

И они вернулись к девушкам.

— «На лыжах в баню»! — объявил Ганимед, доставал потрёпанную тетрадь и стал читать:

«Источником шума, смеха, веселья и слёзных воспоминаний является и будет являться очень короткое, но очень замыкание в чартах и глобусных картах Великой империи инков. Но солдаты знают толк в великих самоварках и саможарках! Да что нам полевая кухня? Все мы солдаты любви. А я и так целый (но раненный в голову) старший лейтенант. Я должен умереть за тебя, для тебя, во имя… — подмигнул он Креусе. — Дурак вы, товарищ старший лейтенант. Жить надо весело, с улыбкой на плечах! В общем, надо, братцы, жить припеваючи.

Сколько можно петь? Хватит, трубите отбойник. Всем спать! Я проверю. Только ноги помойте, уроды.

— Кто сегодня должен трубить отбойник молотком? — гавкнул я с надеждой на ответ.

— Ефрейтор Том Йорк! — отрапортовал невзрачный шизофреник.

— Похвально! Ну, так значит вы сегодня горнист, ефрейтор Йорк?

— Так точно! — глядя мутно в потолок, взвизгнул главный радист.

— Не перепевай меня на полу-… — прошипел я ему в ухо, — слушай меня. Перестань скулить эту узбекскую похоронную. Я вызвал тебя по важному, я бы сказал, интимному делу, — объявил я грустному горнисту, — сразу после отбоя — ко мне!

И шепотом добавил:

— Постарайся прийти незаметно.

Опять звучит странная для этого мира песня. Какое тщеславие у этого ефрейтора. Но он красив! Не то, что некоторые капралы. Это хорошо, что он глуповат и заторможен. Таким здесь и место.

— Кто там?!

Стук в телефонный аппарат раздолбил мои размышления.

— Капрал Симба по вашему приказанию въехал!

— Куда ты въехал?

Ничего не понимая, я встал с дивана.

— Войдите! — крикнул Симба и пнув дверь моих апартаментов, начал торжественно маршировать, гремя лыжами.

Он был словно замотан в большую белую простыню на босу ногу. Мгновение спустя я понял, это был зимний маскхалат. Как это понять? На улице Летов и все отдыхают на сопках.

— Немедленно прекратить!!! — заорал я с ужасом в руках. — Что это за недоразвитый маразм?!

Я с укором посмотрел в эту мумию. Он исчерпал запас слезоточивых фантазий.

— Я к вам по поводу помыться бы. Сильно чешется спина и, эт самое, — договорил он уже шёпотом, — у меня, наверное, блохи.

— Так. Значит так, на первый-второй рассчитайсь! Кру-у-гом раза два! А сейчас ты, идиот, отправишься, э, в баню. И не забудь снять амуницию, встав под душ. А по приходу, составишь рапорт по поводу этой клоунады. И ещё, описывая сухое и тёплое, осматривайся по сторонам, встряхивая подбадриванием.

Этот бестолковый капрал частенько забивался картами насмерть. Но всегда удава лось реанимировать понюшкой. Долго ли ты будешь упражнять наше терпение обострением озадаченности заточки, ах, Симба! Да не оскудеет рука берущего за жабры».

И лишь когда Ганеша устал уже слушать этот убойный бред, он усмехнулся:

— Снова слышу, местами, родную речь! Не верите? Попробуйте не воровать мои — обороты речи, которые я, как обороты двигателя, всё повышаю и повышаю.

— Местами откровенно идя вразнос!

— Усмехаясь в пустоту. Голов любителей порыбачить в чужой воде, выудив из моих текстов пару трепещущих в руках, сверкающих чешуёй красивых фраз. Что так и бьются на бетонном пирсе любого монолитного рассказа.

— Пытаясь ударить в лицо скользким хвостом аффекта!

— Извернуться и снова упасть в океан забвения, спокойно отправившись на глубину интеллекта её создателя. К таким же, как и она сама. Дочь старика Нептуна. Помнишь, Ганимед, как Дез выложил в интернет «Кассандру», и задорный скоморох тут же украл из неё одну из них, их сестру?

— Вечную подружку Смеха? «Я буду жить вечно!»

— Который с тех самых пор, как эта фраза Смеху с ним изменила, стал более задумчивым. Как и у любого чопорного интеллектуала.

— Смех, да и только!

— Желающий, как и любой Смех-сквозь-слёзы, хоть как-то отомстить ему за гибель своей невесты. За то, что задорный скоморох не просто