Черский удивленно моргнул. Положительно, он ожидал другойреакции. Не теряя времени, Петр нанес следующий удар:

— Я охотно верю, что вы — супермен, господин Черский.Но не кажется ли вам, что на сей раз перегибаете? Или… — он дерзко ухмыльнулся:— Или настолько в себе не уверены? Испускать тарзаньи вопли из-за того только,что молодая жена перекинулась парой слов с посторонним мужчиной, — это,знаете ли, не о силе свидетельствует, а скорее уж о неуверенности в себе… Или яне прав?

И подумал про себя: «Если кинется, тут я ему и врежу. Вполнесветски, без кровянки. Свидетелей нет, обойдется».

Черский, однако, не торопился лезть в драку. В глазах у пегоявственно читалось недоумение. Полное впечатление, он не знал, что сказать вответ. Закрепляя несомненный успех, Петр взял на полтона ниже:

— Данила Петрович, я вам могу нравиться, могу ненравиться… Дело хозяйское, я как-никак не дорожный чек «Чейз Манхэттен Бэнк».Но мы же не пацаны на танцульках, в самом-то деле… Я думаю, исчерпан конфликт?

— Н-ну… — растерянно пробормотал Черский. —Слушай, Савельев, а это точно ты?

Уже убедившись, что выиграл бой, Петр усмехнулся:

— А у тебя есть сомнения? Нет, не я. Марсианин,принявший облик Савельева. Не догадался?

Он видел, что Черский, растерянный непривычным стилемобщения, ищет лишь достойный выход из ситуации. И не стал ему мешать — смотрел,чуть приподняв плечи, с простецкой улыбкой типа: «Ну, чего прицепился?»

Подействовало. Черский бормотнул что-то, неловко отвернулсяи спустился с веранды. Не утерпев, хотел оглянуться на Петра, но вовремясправился с собой, преувеличенно деловито зашагал к теплице, откуда слышалисьгромкие голоса бомонда. Петр смотрел ему вслед с усмешечкой. Что ж, первоеявление господина Савельева на публике, такое впечатление, прошло успешно. Иделовых партнеров Пашкиных привел к одному знаменателю, и ревнивца одернул, неприбегая к мордобою. Ставим себе пятерку за выдержку, хладнокровие инаходчивость…

Из-за сопок, заслонявших горизонт с северной стороны,целеустремленно наползала серая облачная хмарь, первый ветерок колыхнулсосновые лапы. Со своего места — узенькой бетонной галерейки над обрывом — Петрвидел сквозь просветы в кронах, как посуровела широкая Шантара, медленная,могучая. Вода была серой и словно бы морщинистой, проплыл ствол дерева содиноким корявым суком. Темнело. От дома доносилась тихая музыка, но он неспешил возвращаться к поредевшей компании — на душе было уютно и покойнооттого, что все пока шло нормально.

Сзади коротко простучали каблучки по невысокой лесенке изгладких бетонных плит. Катя остановилась рядом, чуть озабоченно спросила:

— Все в порядке?

— Ага, — сказал он, не меняя позы.

— Нет, серьезно? Мне показалось, ты так смотрел, когдамы плясали с Румянцевым… Это же все понарошку…

— Ну слава богу, — сказал он. — А мне-топоказалось, что всерьез. Уже собирался вопросить: молилась ли ты на ночь,Дездемона?

— Паша, ну честное слово…

Петр повернулся и посмотрел на нее внимательно. Кажется, донее так и не дошло, что он всего лишь шутил, она смотрела с тревогой. Надо лиэто понимать так, что Пашка по любому поводу закатывал классические сценыревности?

— Успокойся, — сказал он насколько могубедительнее. — Я ж шучу, глупая. Как там светское общество?

— Разъезжается помаленьку. Карсавин набрался, какгубка, его там транспортируют соединенными усилиями, а Вера почему-то с нимсегодня не поехала… Вы с ним обо всем договорились? Вид у него какой-тостранный…

— Да нет, все в порядке, — сказал Петр. —Стороны пришли к полному взаимопониманию… Как настроение?

— Нормально…

— А почему напряг в голосе?

— Ой, да никаких напрягов…

— Врешь, — сказал он убежденно.

— Паша, ну брось ты насчет Румянцева… Ты мнекогда-нибудь поверишь, что я — верная жена?

«Точно, — мысленно вздохнул он. — Так себя можновести, лишь опасаясь сцен ревности из-за каждого пустяка. Ну, у Пашки всегдабыло чуточку обострено чувство собственника, даже по отношению к мелкимдомашним безделушкам. Что уж тут говорить о красавице жене? Определенно держался,как мавр венецианский».

— Успокойся, верная жена, верю… — сказал онубедительно, слегка приобняв ее и осторожно притягивая к себе.

Они стояли рядом под разлапистой пихтой, каким-то чудомоказавшейся среди сосен, мягкие иголки задевали лицо, снизу, от откоса, сладкойволной накатывал запах цветущей черемухи — весь крутой обрыв, до самой воды,был залит кудрявой пеной раннего черемухового цвета, в полном соответствии состаринной сибирской народной приметой обещавшего своим буйством новые холода.Катя замерла, прижавшись к нему, а у него сердце было готово выскочить изгруди, мячиком запрыгать по обрыву. Никогда такого прежде не было, даже вгорячей юности. Это и значит — женщина твоей мечты… И продолжалось этонеимоверно долго, словно время остановилось.

Катя слабо пошевелилась, налетевший с Шантары порыв ветрабросил ее русые волосы на лицо Петру, он ослеп, на ощупь повернул ее к себе,прижал, прильнул к губам. Безумие продолжалось, они целовались яростно,исступленно, вцепившись друг в друга так, словно в следующий миг должен былгрянуть конец света, разнеся планету в клочья вместе со всеми обитателями — безсортировки на праведников и грешников. В сладком запахе черемухового цвета всепроблемы казались крохотными и неважными, кроме любви.

Он не знал, сколько это исступление продолжалось. Опомнился,когда Катя слабо охнула, легонько пытаясь высвободиться. Прижав ее голову кгруди, тихонько спросил:

— Я тебе больно сделал?

— К дереву прижал, — откликнулась она, нешевелясь. — Чуть не сломал бедную пихту… И костюм, наверное, перемазался…и черт с ним.

— Вот теперь вижу, что настроение у тебя пришло внорму, — фыркнул Петр ей в ухо. — Коли уж женщина беспокоится онарядах…

— Да ну его к черту… — счастливо засмеялась Катя.

— Слушай, — прошептал он ей на ухо, почти невладея собой. — Нам в этом коттеджике комнатенку не отведут?

— Конечно, как в прошлые разы, — прошептала Катя,чуть ворохнувшись, чтобы прижаться к нему поудобнее. — Нина так испрашивала, не останемся ли ночевать…

— Пойдем? — сказал он, чувствуя, как телостановится невесомым настолько, что подошвы оторвались от земли. —Прокрадемся незаметно в ту горенку…

Сумерки еще не превратились в ночной мрак, но им былоПоложительно наплевать, действовала все та же магия речной свежести ичеремухового цвета. Они словно стали единым целым, двигались, как один человек.Держась за руки и пересмеиваясь, побежали к дому. Катя уверенно втащила его наверанду, в низкую дверь, на боковую лестницу. Он успел заметить в полумраке, вбольшой комнате, которую они миновали на цыпочках, огромный, выложенныймрамором камин, какие-то статуэтки на нем, рысью шкуру на стене. Коридорчик,филенчатая темная дверь…