Было неважно, спасу ли я Уилла. Было неважно, получится ли у меня сделать так, чтобы жителей Лощины больше не приносили в жертву. Цинлира напоминала шахту, которая вот-вот обрушится, а Расколотый суверен все равно била по ней киркой.

– Если бы я заключил такой контракт со своим грехотворцем, он уничтожил бы одну пулю, – он взял пистолет и открыл барабан. Остававшиеся в нем пять пуль упали на пол. – Никто не смог бы гарантировать, что отсутствие именно этой пули спасло бы меня. И грехотворец мог забрать порох из другого патрона. Это не должно было сработать.

– Он понял, что мне нужно, – сказала я, и юноша нахмурился. – Мой грехотворец знает меня достаточно долго, чтобы понять, что я имею в виду, и он определенно понимает, что если я умру, он больше не получит от меня жертв.

– Но действительно ли он это понимает?

Он уронил перо и откинулся на спинку кресла.

– Не знаю. И не знаю, как это проверить, – сказала я. – Как сильно вас связывают ваши контракты? Нарушила бы она его, если бы захотела принести Уилла в жертву, даже если бы он был невиновен?

– Она бы этого не сделала.

– Но что будет, если она это сделает?

– Тогда, скорее всего, я умру, и у нее больше не будет наследника. Она меня любит, несмотря на то, какие повсюду ходят сплетни, – юноша взглянул на меня поверх очков. – Моя мать, суд и совет считают, что замена Двери приведет к тому, что она откроется и ее будет уже не закрыть. Про мою мать можно многое сказать, но она точно не хочет гибели Цинлиры.

Я фыркнула.

– Мертвыми нельзя править, Лорена.

– И как мне тогда работать? Я – не вы. Вы можете сказать одно слово, и весь мой город сровняют с землей. Скажите, как я могу доверять вам, если, по сути, вокруг меня одни враги? – спросила я. Кара, Инес, Старая Айви, семья Мака, все, кого я знала, – суверен знала, что Лощина важна для меня, а я не могу спасти от нее весь город. – Нас учили, что единственный ресурс, которого у нас в избытке, – послушание. А вы можете в любой момент принести кого-то из нас в жертву. Я доверяю нашему контракту. Но словам вашей матери я доверяю гораздо меньше.

Я взяла его за руку, и он уставился на наши переплетенные пальцы.

– Понимаю, – сказал он. – Это справедливо.

Пусть я ничего не понимала в сексуальном влечении, я знала, как это работает. И знала, что половина влечения ко мне наследника была вызвана нашим общим знанием. Он чуть не умер, когда я впервые сказала ему, что понимаю его, тогда, в карете. Он почти не смотрел мне в глаза, а во взгляде его была тоска. Он хотел близости – в физическом и духовном смысле. Он хотел поглощения. Слияния.

– Понимаю вашу нерешительность, – сказала я, сжимая его руку, – но я не смогу жить с этим грузом.

Мы встретились, и теперь не могли устоять перед притяжением. «Смешивающиеся», вот как он бы нас назвал.

– Я позабочусь о том, чтобы она поняла, что трогать жителей Лощины нельзя, – он сглотнул, его горло сжал спазм, но он не отстранился. – Но она ведь не разозлила тебя до такой степени. Она позволила тебе использовать ее в качестве жертвы и ушла с улыбкой. Она недовольна нашим контрактом, но не пыталась его изменить. Уже одно это означает, что она приняла его. Пожалуйста, постарайся не волноваться.

– Я постараюсь, – сказала я и вытянула свои пальцы из его руки. – Я просмотрела документы из ордера Уилла. Почему она беспокоится о том, что он приобретет старые фабрики?

Алистер поправил очки и стянул резинку с длинных волос, позволив им упасть на лицо.

– Уверен, что не могу этого знать.

Он лгал.

– Тогда мне придется продолжить читать, и у меня может не хватить времени на дополнительные эксперименты. Джулиан не может принять тот факт, что Уилл может быть не идеальным, – я вздохнула. – Я и забыла, как тяжело это пережить.

Наследник напрягся.

– Родители моего отца, вероятно, все еще живы, но они никогда не одобряли мою мать и определенно не одобряли меня. Я как-то пошла к ним, когда мама умерла, но меня прогнали. Я всегда думала, что семья должна любить тебя, – сказала я.

Наследник наклонился ко мне.

– Этого хватит, чтобы заставить тебя ненавидеть себя, даже если ты действительно ненавидишь их, – он протянул дрожащие пальцы и позволил своей руке застыть над моей. – Некоторым трудно увидеть разврат там, где они естественным образом предполагают преданность.

– Я похожа на своего отца, и я ненавижу это, – я наклонилась ближе к нему. – Вы тоже похожи на своего отца, не так ли?

Он кивнул и снял очки. Вьющиеся пряди чернильных волос скрывали его глаза, колыхаясь в такт его дыханию, и я провела большим пальцем по тыльной стороне его ладони. Я не смотрела ему в глаза. – Вы ведь не из-за этого прячетесь, правда? – прошептала я.

Он рассмеялся.

– Едва ли можно сказать, что я когда-то прятался.

Скрипнула дверь. Он вырвал свою руку из моей и вернулся к своим книгам. Я сдержала смешок и соскользнула с табурета. На пороге стояла Карлоу. Ее очки висели на веревке на шее. Она подняла голову и тут же ее опустила. Никогда не задумывалась о том, какого она маленького роста. Над ней нависал даже невысокий толстенький Бэзил.

– Она уже ушла? – спросила Карлоу, прижимая к груди блокнот.

– Насколько мне известно, – хрипло ответил наследник. – Но сегодня я тебя отпускаю.

Карлоу выскочила за дверь.

– Она и вправду ее боится, – сказала я. И однозначно сказать о Карлоу можно было только это.

Наследник кивнул.

– Я, как всегда, играю роль меньшего из двух зол.

– Она двуосененная, а не бессмертная, – пробормотала я. – Ведь так?

– О, она еще как смертна. Использование творцев утомляет ее так же, как и нас, – сказал наследник. – Смертные получают магию через контракт. Магию мог творить любой смертный, который поглотил Благого или Грешного. При объединении смертного и бессмертного заключался контракт: части бессмертных душ – творцы – прикреплялись к смертным душам и выполняли приказы тех, кто их поглотил.

– Вы выражаетесь как-то уж слишком осторожно. Мы, смертные, устали от господствующих над нами полубогов, и потому поглотили их тело и душу, чтобы получить их силу. Эта новая война так ужаснула богов, что они изгнали из этого мира оставшихся Благих и Грешных. – Я покрутила один из ножей из его коллекции. – Хорошая история. Сильные едят нас медленно, поэтому мы должны есть их кусочек за кусочком, чтобы вернуть силу, которую они у нас украли.

Он нахмурился.

– При всех наших недостатках мы с матерью никогда никого не ели.

– Это метафора, в основе которой лежит реальная история, – сказала я, – и если бы я не смогла остановить этот выстрел, если бы я не была полезна, она позволила бы мне умереть.