– Хочу…

– Только ты меня за это поцелуй.

– Что?! – не поверила она своим ушам. – Ты совсем уже, того?

Степа покачал головой:

– А иначе я скажу, что ты врешь, тебе никто не поверит, а Костян будет молчать. Я же его знаю, он будет молчать. И сидеть. А ты ж ничего не видела, и у библиотеки тебя в тот момент не было, так что… А если ты сейчас меня поцелуешь, он к вечеру уже выйдет. Как тебе такой план?

Быстрее, чем разум завопил бы «нет», Катя пересекла комнату и прижалась губами к Степиным губам. Он встрепенулся, притянул ее к себе, но девушка тут же отпрянула. Вытирая рот рукой, она чувствовала вкус его крови. И с вызовом и отвращением смотрела на оторопевшего парня. Он явно не ожидал такого быстрого согласия – и такого короткого поцелуя.

Катя направилась к двери, бросив через плечо:

– Идешь или как?

И Степа молча повиновался.

За свою жизнь Катя впервые была в милиции. Крашенные в казенный темно-зеленый цвет стены, кафельный пол, забранное решеткой окно дежурного – все это производило тягостное впечатление. Она ждала. Степа вместе с матерью зашел в кабинет лейтенанта, а она осталась сидеть на дерматиновой лавке.

Она думала о Косте.

А Костя за стеной в «обезьяннике» думал о ней. Его ужасно злила вся эта история, и, признаться честно, ему нисколько не было стыдно за то, что он дал леща младшему брату. Мог бы – зазвездил бы еще раз. Естественно, в воспитательных целях, хотя они и не дрались с детства. Костя с досадой сожалел о потерянном впустую времени. Катя наверняка ждала его вчера вечером – и не дождалась. Того, что станут болтать люди, он не боялся: люди всегда болтают лишнее. Жаль только, что все это достигнет ее ушей. Тысячу раз он представлял ее, такую худенькую, хрупкую, смеющуюся, хмурящуюся. То выныривающую перед его лодкой, рассерженную, с повисшими на ресницах и бровях каплями, в окружении всплывших вокруг головы темных волос, больше похожих на водоросли – ну чисто мавка… То с детским восторгом следящую за факельным шествием на берегу, в белом сарафане, делавшем ее то ли ангелом, то ли призраком. И эта трогательная, выглядывающая из-под подола царапина на коленке, щедро смазанная зеленкой. И босые ноги в пыли, и смелая улыбка. И быстрое прерывистое дыхание, приоткрытый рот, испуганные глаза – после сумасшедшего бега через огороды. И невероятно смешной нос, обгоревший на солнце. Нынешнее положение Костю не слишком-то заботило, его больше волновало, успеет ли он увидеть, как этот вздернутый носик и плечи с острыми косточками станут шелушиться и облезать, или все это пройдет без него.

Обо всех этих мыслях, мыслях о ней, Катя так никогда не узнала.

Услышав, как открывается дверь кабинета, она подскочила. В коридор вышли Костина мать и хмурый Степа.

– Ну что там? – бросилась Катя к женщине.

Они уже успели познакомиться, Катя и Костина мать. Любовь Мироновна была невысокой, крепкой женщиной, смотревшей мягко и кротко. Одетая в юбку и простенькую белую блузочку, она с неуверенностью обеими руками прижимала к груди потертую тряпичную сумку.

– Сказали, что выпустят завтра.

– Как завтра? А сейчас что? А Степа? – Катя ничего не понимала. Любовь Мироновна понуро вздохнула:

– Говорит, с бумагами только завтра разберутся. Это же все оформлять…

– А ты что? – Катя в упор смотрела на Степу. Тот забубнил:

– Я все рассказал. Ковров, ну лейтенант этот, сказал, что меня сажать не будет.

– Зато и Костю не выпустит, так, что ли? – рассердилась Катя.

И прежде, чем Степа и Любовь Мироновна успели что-то добавить, Катя уже ворвалась в кабинет лейтенанта:

– Вы что, смеетесь, что ли? Невинный человек будет у вас еще ночь сидеть?!

Лейтенант Ковров, лысеющий и изрядно вспотевший, привстал из-за стола:

– Так, гражданочка, а ну-ка тише. Вы что это себе позволяете? Тут милиция, не базар.

Катино лицо мгновенно приняло смиренное выражение:

– Ну пожалуйста…. Товарищ лейтенант, вы же уже знаете правду, Костя ни в чем не виноват.

– Ну да, это братец его, знаю. Книжек ему захотелось почитать.

– Да ничего ему не захотелось! Это я сказала, что хочу что-нибудь почитать. Я же не думала, что он пойдет библиотеку громить, – призналась Катя. – А Костя книги обратно отнес.

– И малому по морде съездил, – развеселился Ковров.

– Вы, пожалуйста, выпустите его. Если надо какие-то бумаги оформить, мы завтра утром придем сами. Я обещаю, честное слово! Но не надо же ему тут ночевать из-за этого? – настаивала Катя. – Ну или давайте я тоже тут посижу, раз так. Я же виновата, это же мне книжек захотелось!

– Ух, какая бойкая, – усмехнулся лейтенант. Вздохнул, смахнул со лба испарину и, вытирая руку о форменные брюки, покачал головой:

– И смех и грех с вами со всеми.

Катя терпеливо ждала, когда весы склонятся на ее сторону. Наконец, лейтенант сдался. Погрозил почему-то Кате пальцем и выглянул в коридор:

– Вася, приведи мне этого Венедиктова!

Когда дежурный провел мимо Костю, Катя испугалась его недовольного взгляда – неужели не рад ее видеть? Потом лейтенант что-то недолго говорил ему в кабинете за закрытой дверью, и вот он вышел, один, свободный. Быстро обнял Любовь Мироновну, помедлив, хлопнул брата по плечу. И улыбнулся Кате, отдельной, особенной улыбкой.

Вчетвером они вышли из отделения, в ажурную тень каштана.

– Идите домой, я попозже подойду, – велел Костя матери и Степе.

Обернулся к Кате и взял ее за руку:

– Пойдем скорее, не хочу здесь.

Перейдя через проезжую часть, они зашли через кованые ворота в прясленский парк. За деревьями, на просвет виднелось зефирное, розовое с белыми колоннами здание дома культуры и рядом с ним качели и аттракцион-паровозик, от которого доносились резкие вопли детворы. Катя попыталась заговорить, но Костя прижал палец к ее губам:

– Давай помолчим. Немного, хорошо?

Катя едва поспевала за его широким, скорым шагом. Он уверенно вел ее за руку мимо баскетбольной площадки и стадиона с трибунами к пустынной части парка за водонапорной башней. За рекой был виден тот луг, где пару дней назад горели купальские костры. Высоко в небе плавилось солнце, на кирпичной пузатой башне старинный флюгер, с латинскими литерами и длинной стрелкой, был спокоен и недвижим. И даже кузнечики замолкли. Сухо и знойно пахло полынью и разнотравьем.

Голоса купающихся доносились откуда-то издалека, но видно не было никого.

Под раскидистой плакучей ивой, ветви которой спускались чуть не до земли, образуя зеленый шатер, Катя не выдержала:

– Куда мы идем?

– Сюда.

Он остановился и резко развернул ее к себе: