– Ну да, мой друг; именно, может быть, от э-то-го.

– Тем более, дядюшка, что, как бы вы ни были разгорячены, вывсе-таки никаким образом не могли сделать такого безрассудного предложениянаяву. Сколько я вас знаю, дядюшка, вы человек в высшей степени рассудительныйи…

– Ну да, ну да.

– Представьте только одно: если б узнали это ваширодственники, которые и без того дурно расположены к вам, – что бы тогда было?

– Ах, боже мой! – вскрикнул испуганный князь. – А что бытогда было?

– Помилуйте! да они закричали бы все в один голос, что высделали это не в своем уме, что вы сумасшедший, что вас надо под опеку, что васобманули, и, пожалуй, посадили бы вас куда-нибудь под надзор.

Мозгляков знал, чем можно было напугать старика.

– Ах, боже мой! – вскричал князь, дрожа как лист. – Неужелибы посадили?

– И потому рассудите, дядюшка: могли ли бы вы сделать такоебезрассудное предложение наяву? Вы сами понимаете свои выгоды. Я торжественноутверждаю, что вы все это видели во сне.

– Непременно во сне, неп-ре-менно во сне! – повторялнапуганный князь. – Ах, как ты умно рассудил все это, мой ми-лый! Я душевнотебе благодарен, что ты меня вра-зу-мил.

– А я ужасно рад, дядюшка, что с вами сегодня встретился.Представьте себе: без меня вы бы действительно могли сбиться, подумать, что выжених, и сойти туда женихом. Представьте, как это опасно!

– Ну да… да, опасно!

– Вспомните только, что этой девице двадцать три года; ееникто не хочет брать замуж, и вдруг вы, богатый, знатный, являетесь женихом! даони тотчас ухватятся за эту идею, уверят вас, что вы и в самом деле жених, иженят вас, пожалуй, насильно. А там и будут рассчитывать, что, может быть, выскоро умрете.

– Неужели?

– И наконец, вспомните, дядюшка: человек с вашимидостоинствами…

– Ну да, с моими достоинствами…

– С вашим умом, с вашею любезностию…

– Ну да, с моим умом, да!..

– И наконец, вы – князь. Такую ли партию вы бы могли себесделать, если б действительно почему-нибудь нужно было жениться? Подумайтетолько, что скажут ваши родственники?

– Ах, мой друг, да ведь они меня совсем заедят! Я уж испыталот них столько коварства и злобы… Представь себе, я подозреваю, что они хотелипосадить меня в су-мас-шедший дом. Ну, помилуй, мой друг, сообразно ли это? Ну,что б я там стал делать… в сумас-шедшем-то доме?

– Разумеется, дядюшка, и потому я теперь не отойду от вас,когда вы сойдете вниз. Там теперь гости.

– Гости? Ах, боже мой!

– Не беспокойтесь, дядюшка, я буду при вас.

– Но как я тебе благо-да-рен, мой милый, ты просто спасительмой! Но знаешь ли что? Я лучше уеду.

– Завтра, дядюшка, завтра, утром, в семь часов. А сегодня выпри всех откланяйтесь и скажите, что уезжаете.

– Непременно уеду… к отцу Мисаилу… Но, мой друг, ну, как онименя там сос-ва-тают?

– Не бойтесь, дядюшка, я буду с вами. И наконец, что бы вамни говорили, на что бы вам ни намекали, прямо говорите, что вы все это виделиво сне… так, как оно и действительно было.

– Ну да, неп-ре-менно во сне! только, знаешь, мой друг,все-таки это был пре-оча-ро-ва-тельный сон! Она удивительно хороша собой и,знаешь, такие формы…

– Ну прощайте, дядюшка, я пойду вниз, а вы…

– Как! так ты меня одного оставляешь! – вскричал князь виспуге.

– Нет, дядюшка, мы сойдем только порознь: сначала я, а потомвы. Это будет лучше.

– Ну, хо-ро-шо. Мне же, кстати, надобно записать одну мысль.

– Именно, дядюшка, запишите вашу мысль, а потом приходите,не мешкайте. Завтра же утром…

– А завтра утром к иеромонаху, непре-менно к ие-ро-мо-наху!Charmant, charmant! А знаешь, мой друг, она у-ди-ви-тельно хороша собой… такиеформы… и если б уж так мне надо было непременно жениться, то я…

– Боже вас сохрани, дядюшка!

– Ну да, боже сохрани!.. Ну, прощай, мой милый, я сейчас…только вот за-пи-шу. A propos, я давно хотел тебя спросить: читал ты мемуарыКазановы?

– Читал, дядюшка, а что?

– Ну да… Я вот теперь и за-был, что хотел сказать…

– После вспомните, дядюшка, – до свиданья!

– До свиданья, мой друг, до свиданья! Только все-таки этобыл очаровательный сон, о-ча-ро-ва-тельный сон!..

– А мы к вам все, все! И Прасковья Ильинишна тоже приедет, иЛуиза Карловна хотела быть, – щебетала Анна Николаевна, входя в салон и жадноосматриваясь. Это была довольно хорошенькая маленькая дамочка, пестро, нобогато одетая и сверх того очень хорошо знавшая, что она хорошенькая. Ей так иказалось, что где-нибудь в углу спрятан князь, вместе с Зиной.

– И Катерина Петровна приедут-с, и Фелисата Михайловна тожехотели быть-с, – прибавила Наталья Дмитриевна, колоссального размера дама,которой формы так понравились князю и которая чрезвычайно походила на гренадера.Она была в необыкновенно маленькой розовой шляпке, торчавшей у нее на затылке.Уже три недели, как она была самым искренним другом Анны Николаевны, за котороюдавно уже увивалась и ухаживала и которую, судя по виду, могла проглотить однимглотком, вместе с косточками.

– Я уже не говорю о том, можно сказать, восторге, который ячувствую, видя вас обеих у меня и еще вечером, – запела Марья Александровна,оправившись от первого изумления, – но скажите, пожалуйста, какое же чудозазвало вас сегодня ко мне, когда я уже совсем отчаялась иметь эту честь?

– О боже мой, Марья Александровна, какие вы, право-с! –сладко проговорила Наталья Дмитриевна, жеманясь, стыдливо и пискливо, чтосоставляло прелюбопытный контраст с ее наружностию.

– Mais, ma charmante,[52] – защебетала Анна Николаевна, –ведь надобно же, непременно надобно когда-нибудь кончить все наши сборы с этимтеатром. Еще сегодня Петр Михайлович сказал Каллисту Станиславичу, что егочрезвычайно огорчает, что у нас это нейдет на лад и что мы только ссоримся. Вотмы и собрались сегодня вчетвером да и думаем: поедем-ка к Марье Александровнеда и решим всё разом! Наталья Дмитриевна и другим дала знать. Все приедут. Вотмы и сговоримся, и хорошо будет. Пускай же не говорят, что мы только ссоримся,так ли, mon ange? – прибавила она игриво, целуя Марью Александровну. – Ах, божемой! Зинаида Афанасьевна! но вы каждый день все более хорошеете! – АннаНиколаевна бросилась с поцелуями к Зине.