– Это все по вашей милости. Подождите, я еще сегодня вечеромпокажу вам – дурак я иль нет?

– Зачем откладывать? Это и теперь видно, – громко ответилаЗина, с отвращением обмеривая глазами своего бывшего жениха.

Мозгляков поспешно отворотился, испугавшись ее громкогоголоса.

– Вы от Бородуева? – решилась наконец спросить МарьяАлександровна.

– Нет-с, я от дядюшки.

– От дядюшки? так вы, значит, были теперь у князя?

– Ах, боже мой! так, значит, князь уж проснулись; а намсказали, что они все еще почивают-с, – прибавила Наталья Дмитриевна, ядовитопосматривая на Марью Александровну.

– Не беспокойтесь о князе, Наталья Дмитриевна, – отвечалМозгляков, – он проснулся и, слава богу, теперь уже в своем уме. Давеча егоподпоили, сначала у вас, а потом, уж окончательно, здесь, так что он совсембыло потерял голову, которая у него и без того некрепка. Но теперь, слава богу,мы вместе поговорили, и он начал рассуждать здраво. Он сейчас сюда будет, чтоботкланяться вам, Марья Александровна, и поблагодарить за все вашегостеприимство. Завтра же, чем свет, мы вместе отправляемся в пустынь, а потомя его непременно сам провожу до Духанова во избежание вторичных падений, как,например, сегодня; а там уж его примет, с рук на руки, Степанида Матвеевна,которая к тому времени непременно воротится из Москвы и уж ни за что невыпустит его в другой раз путешествовать, – за это я отвечаю.

Говоря это, Мозгляков злобно смотрел на Марью Александровну.Та сидела как будто онемевшая от изумления. С горестию признаюсь, что моягероиня, может быть, первый раз в жизни струсила.

– Так они завтра чем свет уезжают? как же это-с? –проговорила Наталья Дмитриевна, обращаясь к Марье Александровне.

– Как же это так? – наивно раздалось между гостями. – А мыслышали, что… вот, право, странно!

Но хозяйка уж и не знала, что отвечать. Вдруг всеобщеевнимание было развлечено самым необыкновенным и эксцентрическим образом. Всоседней комнате послышались какой-то странный шум и чьи-то резкие восклицания,и вдруг, нежданно-негаданно, в салон Марьи Александровны ворвалась СофьяПетровна Карпухина. Софья Петровна была бесспорно самая эксцентрическая дама вМордасове, до того эксцентрическая, что даже в Мордасове решено было снедавнего времени не принимать ее в общество. Надо еще заметить, что онарегулярно, каждый вечер, ровно в семь часов, закусывала, – для желудка, как онавыражалась, – и после закуски обыкновенно была в самом эманципированномсостоянии духа, чтоб не сказать чего-нибудь более. Она именно была в этомсостоянии духа теперь, так неожиданно ворвавшись к Марье Александровне.

– А, так вот вы как, Марья Александровна, – закричала она навсю комнату, – вот вы как со мной поступаете! Не беспокойтесь, я на минутку; яу вас и не сяду. Я нарочно заехала узнать: верно ли то, что мне говорили? А!так у вас балы, банкеты, сговоры, а Софья Петровна сиди себе дома да чулоквяжи! Весь город назвали, а меня нет! А давеча я вам и друг, и mon ange, когдаприехала пересказать, что делают с князем у Натальи Дмитриевны. А теперь вот иНаталья Дмитриевна, которую вы давеча на чем свет ругали и которая вас жеругала, у вас в гостях сидит. Не беспокойтесь, Наталья Дмитриевна! Не надо мневашего шоколаду а la santé,[54] по гривеннику палка. Я почаще вашего пьюу себя дома! тьфу!

– Это видно-с, – заметила Наталья Дмитриевна.

– Но, помилуйте, Софья Петровна, – вскрикнула МарьяАлександровна, покраснев от досады, – что с вами? образумьтесь по крайней мере.

– Не беспокойтесь обо мне, Марья Александровна, я все знаю,все, все узнала! – кричала Софья Петровна своим резким, визгливым голосом,окруженная всеми гостями, которые, казалось, наслаждались этой неожиданнойсценой. – Все узнала! Ваша же Настасья прибежала ко мне и все рассказала. Выподцепили этого князишку, напоили его допьяна, заставили сделать предложениевашей дочери, которую уж никто не хочет больше брать замуж, да и думаете, что исами теперь сделались важной птицей, – герцогиня в кружевах, – тьфу! Небеспокойтесь, я сама полковница! Коли вы меня не пригласили на сговор, так инаплевать! Я и почище вас людей видывала. Я у графини Залихватской обедала; заменя обер-комиссар Курочкин сватался! Очень надо мне ваше приглашение, тьфу!

– Видите ли, Софья Петровна, – отвечала Марья Александровна,выходя из себя, – уверяю вас, что так не врываются в благородный дом и притом втаком виде, и если вы сейчас же не освободите меня от вашего присутствия икрасноречия, то я немедленно приму свои меры.

– Знаю-с, вы прикажете меня вывести своим людишкам! Небеспокойтесь, я и сама дорогу найду. Прощайте, выдавайте замуж кого хотите, авы, Наталья Дмитриевна, не извольте смеяться надо мной; мне наплевать на вашшоколад! Меня хоть и не пригласили сюда, а я все-таки перед князьями казачка невыплясывала. А вы что смеетесь, Анна Николаевна? Сушилов-то ногу сломал; сейчасдомой принесли, тьфу! А если вы, Фелисата Михайловна, не велите вашей босоногойМатрешке вовремя вашу корову загонять, чтоб она не мычала у меня каждый деньпод окошками, так я вашей Матрешке ноги переломаю. Прощайте, МарьяАлександровна, счастливо оставаться, тьфу! – Софья Петровна исчезла. Гостисмеялись. Марья Александровна была в крайнем замешательстве.

– Я думаю, они выпили-с, – сладко произнесла НатальяДмитриевна.

– Но только какая дерзость!

– Quelle abominable femme![55]

– Вот так уж насмешила!

– Ах, какие они неприличности говорили-с!

– Только что ж это она про сговор говорила? Какой же сговор?– насмешливо спрашивала Фелисата Михайловна.

– Но это ужасно! – разразилась наконец Марья Александровна.– Вот эти-то чудовища и сеют пригорошнями все эти нелепые слухи! Удивительно нето, Фелисата Михайловна, что находятся такие дамы среди нашего общества, – нет,удивительнее всего то, что в этих самых дамах нуждаются, их слушают, ихподдерживают, им верят, их…

– Князь! князь! – закричали вдруг все гости.

– Ах, боже мой! ce cher prince![56]

– Ну, слава богу! мы теперь узнаем всю подноготную, –прошептала своей соседке Фелисата Михайловна.

Князь вошел и сладостно улыбнулся. Вся тревога, которуючетверть часа назад Мозгляков заронил в его куриное сердце, исчезла при видедам. Он тотчас же растаял, как конфетка. Дамы встретили его с визгливым крикомрадости. Вообще говоря, дамы всегда ласкали нашего старичка и были с нимчрезвычайно фамильярны. Он имел способность забавлять их своею особою доневероятности. Фелисата Михайловна даже утверждала утром (конечно, несерьезно), что она готова сесть к нему на колени, если это ему будет приятно, –«потому что он милый-милый старичок, милый до бесконечности!» МарьяАлександровна впилась в него своими глазами, желая хоть что-нибудь прочесть наего лице и предугадать выход из своего критического положения. Ясно было, чтоМозгляков нагадил ужасно и что все дело ее сильно колеблется. Но ничего нельзябыло прочесть на лице князя. Он был такой же, как и давеча, как и всегда.