Бесс схватила мать за руку.

– Он говорил о тебе! Это тебя обвиняют! Матушка, мы должны бежать; нам нельзя оставаться. Это опасно. Нужно взять, что сможем, и уходить сию же минуту.

– Тише, дитя, – пробормотала Энн, сосредоточенно глядя вдаль. – Бегство нам не поможет.

Бесс увидела в лице матери спокойную решимость. Она прищурилась, проследив за ее взглядом. Билл Проссер скрылся в лесу, но стук копыт все еще не затих. Теперь, поняла девушка, он слышался с холма, по которому быстро поднимались всадники – вот они уже мчались по тропе к дому. Во главе кавалькады ехал Натаниэль Килпек.

Собрание, назначенное накануне, должно было прежде всего установить, есть ли в обвинениях против Энн достаточные основания, чтобы отдать ее под суд. По сути, на взгляд Бесс, оно само по себе было приговором. Энн, которую держал констебль, стояла перед высокой скамьей в глубине зала. Галерею для посетителей заполняли бормотавшие и шептавшиеся жители деревни. Все случилось так быстро, что Бесс до сих пор не могла осознать произошедшее. Вот она, сидит в гулком зале суда, окружена знакомыми лицами, которые перестала узнавать. Это ее соседи, фермеры и торговцы, люди, которых она знала всю жизнь, но теперь они теснятся на деревянных скамьях, тянут шеи, чтобы получше разглядеть ведьму, которая, возможно, затесалась среди них. Открылась дверь, и к своим местам на скамье магистратского суда двинулись чередой серьезные мужчины. Бесс узнала Натаниэля Килпека и двоих из его людей. С ними были также член городского совета Джеффри Уилкинс и преподобный Бердок. Как только все расселись, Уилкинс трижды стукнул молотком, призывая к молчанию. В зале воцарилась тишина.

– Призываю собрание к порядку, – объявил он, – дабы изучить свидетельства против Энн Хоксмит. Председательствует магистрат Натаниэль Килпек, присланный властью парламента в качестве охотника на ведьм.

Натаниэль Килпек махнул рукой, обрывая вступление.

– Спасибо, советник, – произнес он неожиданно высоким, напряженным голосом; помолчал, взглянул, прищурившись, сначала на Энн, потом на собравшихся. – Многим из вас знакомо мое имя, слышали вы и о делах, с которыми оно связано. Страшных делах. Я не прошу за них прощения. Времена нынче темные. Дьявол бродит по земле, и всем нам грозят его нечестивые путы. Все мы, все и каждый, должны быть внимательны. Бодрствовать, зная об опасности, что подстерегает нас. Лишь бдительность поможет искоренить мерзостную гниль зла из общины и очистить наши земли от козней Сатаны. Избавить их от созданий, подобных ведьме, стоящей передо мной, – если она и в самом деле зло, – иначе ни одно дитя не будет расти в этом городе в безопасности и во имя Божие.

Услышав эти слова, преподобный согласно закивал, а толпа разразилась одобрительными возгласами. Ладони Бесс и без того были мокры от пота. Она знала, что матери грозит огромная опасность, но до сих пор не понимала, насколько страшная. Этот человек вознамерился показать всему миру, что нечестие нельзя терпеть. Этот человек, подумала Бесс, явился сюда не слушать, не разбирать свидетельства и показания, но обвинять любого, кто предстанет перед ним, независимо от его вины или невиновности, просто ради своего дела.

– Будьте уверены в моей строгости, – продолжал он. – С величайшей строгостью я допрошу и обвиненных, и свидетелей. И с величайшей строгостью применю закон. Я не склонюсь перед волей толпы. Я прослежу, чтобы свидетельства были должным образом собраны и изучены. Тогда и только тогда я предам обвиненных суду, и суд этот будет проведен как подобает. Однако если я обнаружу, что Сатана и в самом деле совратил эту женщину, что он осквернил ее, превратил из создания Божия, которым она родилась, в нечто нечестивое и злое, не ждите от меня милосердия. Колдовство противно Господу. Оно вне закона. Моя цель – вытоптать его ростки, чтобы богобоязненные граждане могли жить мирно и спокойно!

На этот раз его слова встретили с восторгом. Всего за пару мгновений Килпек заручился поддержкой большинства собравшихся, и Бесс увидела, с какой пугающей истовостью еще недавно добрые люди махали кулаками и стучали в пол тростями, выказывая одобрение. Все это время ее мать стояла прямо и мирно, не отрывая глаз от чего-то вдали, и казалась одновременно уязвимой и сильной.

Советник Уилкинс поднялся со своего места.

– Кто обвиняет эту женщину? – спросил он.

Толпа пришла в движение. Вперед беспокойно вышла мистрис Уэйнрайт.

– Я, сударь, – ответила она.

Натаниэль Килпек обратился к ней напрямую:

– И что, вы говорите, она совершила?

– Я говорю, что она на пару с ведьмой Мэри наслала проклятие на четверых моих детей, так что они страшно мучились и умерли от чумы.

Глаза у мистрис Уэйнрайт были красные и опухшие. Кожа высохла и сморщилась, словно из ее тела высосали все соки. Бесс чувствовала гнев и боль в каждом ее слове.

Преподобный Бердок прочистил горло.

– Могу ли я?..

Магистрат кивнул.

– Мистрис Уэйнрайт, мы глубоко сожалеем о вашей потере. Я знаю, каковы могут быть страдания матери. Но сама природа этой страшной болезни такова, что гибнут совсем юные. Если воля Господа была забрать ваших детей, отчего вы полагаете, что старая Мэри или Энн Хоксмит к этому причастны?

– Все знают, что они не просты. Лечат зельями, даже продают их. Они и не скрывают, что занимаются всяким ведовством.

Преподобный отважился улыбнуться.

– Но, бесспорно, в лечебных целях. Насколько я знаю, эти женщины приняли множество родов и облегчили страдания многих из нашего прихода. Чего ради им желать вреда детям?

Тут мистрис Уэйнрайт стиснула зубы, так что ей пришлось выплевывать слова сквозь них.

– Дочка Энн Хоксмит не померла, – она указала тощим пальцем на обвиняемую, вытянув в ее сторону дрожащую руку. – Ее дитя заболело чумой, но выжило. Она должна была умереть, но эта женщина заключила договор с дьяволом, чтобы спасти дочь, и спасла. Она отдала ему моих детей, чтобы ее дитя выжило!

В толпе послышались проклятия и возгласы ужаса. Килпек поднял руку, призывая к порядку.

– Правда ли это, мистрис Хоксмит? Ваша дочь жива, несмотря на то что болела чумой?

В голосе Энн слышался ужас, но говорила она спокойно и смотрела перед собой.

– Моя старшая дочь, Бесс, и в самом деле заболела, сударь. И – да, на нас снизошло благословение, она оправилась.

– Благословение или проклятие! – выкрикнул кто-то с галереи.

– Тихо! – приказал советник Уилкинс.

Энн продолжала:

– Моей младшей дочери, Маргарет, моей славной малышке, не так повезло. Она умерла. И мой сын, Томас, и мой дорогой муж, Джон.

– Так выжила только Бесс? – спросил Килпек. – Она и вы, разумеется.

– Все как я говорю, сударь. Бесс заболела, но полностью выздоровела. Я сама не заразилась.