После этого Энн привезли обратно на ферму. Бесс сказали, что наблюдать ее будут дома, куда бесы и фамильяры[5] явятся с большей вероятностью. Старую Мэри, у которой толком не было своего дома, тоже решили наблюдать здесь. Мебель сдвинули к стене, а Энн и Мэри крепко привязали к стульям посреди комнаты. По бокам расставили удобные сиденья, на которых разместились наблюдатели. Среди них была Изабел Притчард, без сомнения, довольная, что ей заплатили за дальнейшие услуги, советник Уилкинс, преподобный Бердок и охотник на ведьм. У дверей поставили констебля. Бесс было позволено остаться, но ей ясно дали понять, что стоит ей как-либо вмешаться, и ее вышвырнут вон.

Когда в общей суматохе все расселись по местам, наблюдатели затихли. Бесс нашла местечко в темном углу, откуда ей ясно было видно лицо матери, освещенное светом очага и тщательно расставленных вокруг свечей. Она терялась в догадках, не понимая, чего все ждут. Они что, в самом деле, верят, что мать посетят странные существа и мелкие духи? Понять, как кто-то столь здравомыслящий, как советник Уилкинс, может всерьез верить, что станет свидетелем подобных событий, было невозможно. Бесс знала мать всю жизнь. Она видела, что та постоянно ходит в церковь, и преподобный видел. И все же теперь они сидели в тишине, ожидая, что явятся создания не из нашего мира. Старая Мэри, казалось, готова была лишиться чувств. Ее губы беспрестанно шевелились, словно она молилась, глаза рассеянно смотрели в никуда. Энн, напротив, сидела прямо и неподвижно, безучастная и спокойная. Бесс подивилась ее выдержке и терпению.

Прошло несколько часов, примечательных лишь тем, что ничего не случилось. Погода поводов для разговора не давала, беседовать было не о чем, так что единственными звуками в комнате были шипение и потрескивание огня, а временами слышался за домом крик совы. Еще через два часа к этим звуками прибавился рокочущий храп советника Уилкинса. Бесс, у которой затекло тело, пошевелилась, зная, что может не бояться уснуть, хотя волнения последних дней ее и измучили. Свечи догорали, а значит, рассвет скоро должен был прекратить эту нелепую ночь. Потом послышались звуки – сперва еле слышные, но вскоре все громче и громче дающие о себе знать. Царапанье. Килпек замер в кресле. Преподобный нахмурился и осмотрелся. Звук не стихал, казалось, он исходит из-за двери в сыроварню. Бесс убеждала себя, что это всего лишь голодная мышь. Когда царапанье сменилось ударами, она испугалась.

– Господи, помилуй нас! – прошептала мистрис Притчард.

Глаза собравшихся были прикованы к двери. Грохот пробудил от дремоты даже советника Уилкинса.

К ударам между тем прибавились странный визг и взлаивание. Преподобный Бердок принялся молиться. Советник Уилкинс хотел встать, но Килпек поднял руку, останавливая его.

– Не шевелитесь! – велел он.

Лай стал громче. Он не был похож ни на один звук из тех, что прежде слышала Бесс: что-то среднее между тявканьем щенят и гулением младенцев. Старая Мэри с всхлипываниями забилась, натягивая веревки, привязывавшие ее к стулу. Когда деревянная щеколда на двери сыроварни начала подниматься, словно сама собой, глаза Мэри расширились. Все это время Энн не шевелилась.

Бесс почувствовала, как перехватило дыхание, когда дверь медленно распахнулась. Поначалу она ничего не увидела, но потом из темноты на свет скользнули низкие извивающиеся тени. Теперь девушка задыхалась от ужаса. Твари эти явно не были рождены ни одним из созданий на Господней земле. Всего их было четыре, размером примерно с барсука, но тела их казались гибкими и вьющимися, словно у огромных ласок. Частично их покрывала грубая шерсть, частично – похожая на жабью кожа. Тусклые глаза слезились, из вялых беззубых пастей сочилась слюна. Чудовища ползли вперед, прижимаясь брюхами к полу, и все так же издавали жутковатые звуки. Старая Мэри завизжала, вскоре к ней присоединилась и мистрис Притчард.

Советник Уилкинс больше не смог сдерживаться и вскочил с кресла. Преподобный Бердок на полуслове оборвал молитву, с омерзением глядя, как твари кружат по комнате в поисках Энн. Увидев ее, они радостно завизжали, полезли к ней на колени, стали тереться о шею, лизать ей лицо и нюхать волосы. Бесс думала, что мать сейчас стошнит, но та по-прежнему не двигалась – и не выказывала никаких внешних признаков ужаса или отвращения. Бесс показалось, что ее не удивило произошедшее, что она этого ждала. Неужели ей были знакомы эти отродья? Неужели они и в самом деле были ее бесами? Ее фамильярами? От попыток как-то объяснить это зрелище у Бесс закружилась голова. Старая Мэри совсем обезумела, она истошно кричала и отчаянно билась на стуле, стараясь отодвинуться от жутких тварей. И от Энн.

Килпек встал и обнажил клинок. Констебль был готов покинуть свой пост возле двери, но охотник на ведьм дал знак оставаться на месте.

– Не покидать пост! – крикнул он. – Чтобы ни одно живое существо не вышло из комнаты!

Он поднял палаш и, рубанув зверя, сидевшего у ног Энн, отсек ему лапу. Тот страшно заверещал; чудовищный звук, не прекратившийся даже после того, как второй удар отсек голову твари от тела. Обе половины продолжали извиваться и биться. Преподобного Бердока обильно вырвало. Мистрис Притчард без чувств осела на пол. Советник Уилкинс, у которого не было оружия, схватил стул и принялся яростно наносить удары зверям, метавшимся по комнате. Бесс зажала уши руками, чтобы не слышать омерзительных звуков, но не могла отвести глаз от матери. Один из бесов попытался укрыться под юбкой Энн.

– Видите! Видите, как мерзкое создание жмется к своей хозяйке! Это отродье дьявола! Эта женщина не сестра Евы, она – нечестивое орудие Сатаны!

Килпек поднял палаш над головой, и Бесс увидела, что он собирается обрушить его на мать.

– Нет! Нет! – закричала она, бросаясь вперед.

Она обвила маму руками, не обращая внимания на разбегавшихся бесов, и прикрыла ее своим телом.

– Нет! – выкрикнула она, глядя в глаза Килпеку.

На мгновение его клинок завис в воздухе, угрожая оборвать жизни Энн и Бесс одним могучим ударом. В этот миг бесы бежали. В мгновение ока их не стало, а с ними исчезли шум и хаос. Бесс не сводила с Килпека глаз, бросая ему вызов, зная, как знал и он сам, что не имеет права лишить ее жизни. Медленно, с огромным усилием, он опустил клинок, не причинив никому вреда. Изабел Притчард, плача, сидела на полу. Преподобный Бердок принялся молиться. Под стулом старой Мэри разлилась дымящаяся лужа, и в воздухе повисла кислая вонь горячей мочи.

7

По деревне быстро разошлись новости о случившемся ночью. Когда Энн и старую Мэри во второй раз вывели на суд магистрата из камер, в зале яблоку негде было упасть, и констебли с трудом поддерживали порядок. Советник Уилкинс долго и громко колотил молотком, чтобы добиться тишины. Рассудок вернулся к старой Мэри лишь настолько, что она смогла произнести бессвязное признание. Казалось, женщина оставила всякую надежду на то, что ее душа еще может быть спасена. Ее показаний в придачу к тому, что сказали мистрис Уэйнрайт и вдова Дигби, хватило бы, чтобы осудить обеих обвиняемых. Но после того, что видели наблюдатели, в подобных показаниях едва ли была нужда.