Паника, что я тебе… то, что двое людей, которые… ну… сама знаешь… что никогда не смогу подарить тебе эту близость. Для тебя близость с другим человеком удовольствие, а прикосновения – нечто прекрасное… – Он делает небольшую паузу. Неловко откашливается. – …Мои сокамерники, особенно жестокий парень по имени Ганнибал, в первый год тушили окурки о мой торс… – У него надламывается голос, и Рису приходится собраться, прежде чем вновь заговорить. После минутного молчания он продолжает: – В пятнадцать я был худым и слабым. У меня не было ни единого шанса защититься от их ударов и пинков.

Я вижу, как ему тяжело делиться всем этим. Мне хочется дать волю слезам. Но не осмеливаюсь пошевелиться, опасаясь, что он не выскажет все, что собирается.

– Когда меня забрали из дома, я понятия не имел, что со мной будет. Я ничего не сделал, но этот кусок дерьма, мой отчим, которого моя чокнутая мать привела в наш дом, представил все так, будто я торговец наркотиками… причем довольно значительный. Ему нужен был кто-то, на кого можно все повесить, а полиция и прокуратура обрадовались возможности кого-нибудь посадить. «Доказательства» говорили сами за себя, поэтому меня приговорили к шести годам в тюрьме для несовершеннолетних без права на условно-досрочное освобождение.

Я стараюсь не разреветься. Меня переполняет жалость. Мысль о пятнадцатилетнем мальчишке, которого все бросили и над которым издеваются в тюрьме, разбивает мне сердце.

– Так я и попал туда. Слабый подросток, не имеющий ни малейшего представления о жизни. Готовая жертва. Лишь через несколько месяцев – когда я начал привыкать – у меня накопилось достаточно сил, чтобы сопротивляться. Я тренировался как проклятый, чтобы стать сильнее. Пока однажды не ударил в ответ. Отчаяние и решимость придали мне нечеловеческую силу, и с того момента они оставили меня в покое. Ганнибала потом перевели в другую тюрьму. Но иногда, когда закрываю глаза, он возвращается.

Рис поднимает на меня взгляд и неуверенно улыбается. Затем протягивает руку и стирает с моего лица слезинку.

– Мне так жаль, – шепчу я. Грустная фраза-клише, но мне не удается придумать ничего лучше.

– Это было давно, – говорит он, будто это что-то меняет. – Но мне кажется, поэтому близость для меня почти невозможна.

24

Рис

Вот и все. Я рассказал ей. Теперь ей известно, что случилось.

Тамсин шумно выдыхает.

– И что мы будем делать? – спрашивает она. У нее очень обеспокоенный вид. Судя по всему, для нее это слишком. И кто бы мог ее винить?

– Не знаю. Может, с тобой я снова узнаю, что близость доставляет удовольствие, – произношу, поколебавшись. – Я и правда очень хочу быть с тобой, – добавляю, чтобы это не звучало так, будто мне придется себя заставлять. – Но есть еще одна проблема.

– Выкладывай, – выпаливает Тамсин. – Раз уж начали… – Она поднимает глаза и выглядит более собранной, чем минуту назад.

– Я стыжусь своего тела, – произношу тихо.

Она в шоке смотрит на меня. Потом фыркает:

– Ты же не серьезно, да?

Я бросаю на нее удивленный взгляд. Не ожидал такой реакции.

– Давай начистоту, у тебя могут быть любые комплексы на свете, ради бога. Но чувство физической неполноценности общество, к сожалению, целиком передало нам, женщинам. Не повезло. Думаешь, я слепая? По-твоему, под футболкой не видны твои мускулы? Да, я уверена, каждая женщина мечтает лечь в постель с парнем с таким телом, как у тебя. Ты хоть представляешь, как это давит на людей со средним телосложением?

Не знаю, что ответить. Тамсин только что намекнула, что хочет со мной переспать? Ее эмоциональный ответ привел меня в замешательство. Она смотрит на меня с видом победительницы, и я ловлю себя на том, что краснею.

– Так, приготовься, – заявляет она. Встает с кровати и проходит в центр комнаты. Улыбается и… Сняв футболку, бросает ее на пол. – Вот.

Я не могу оторвать от нее взгляд. То, как она стоит передо мной в пижамных шортиках и черном лифчике и застенчиво смотрит большими карими глазами, – это самое прекрасное, что я когда-либо видел.

– Вау, – шепчу я. Тяжело сглотнув, чувствую, как по телу расходится покалывание и медленно распространяется по конечностям. По всем конечностям.

– Теперь ты, – храбро говорит Тамсин и кивает мне.

Ее прямота и смелость помогают мне избавиться от смущения. С колотящимся сердцем я поднимаюсь с кровати. Пальцы слегка дрожат, пока медленно тяну футболку и снимаю ее через голову. Так же, как Тамсин, кидаю ее на пол.

Тамсин подходит и серьезно смотрит мне в глаза.

– Можно? – спрашивает она, остановившись передо мной. Я едва заметно киваю.

Она начинает мягко водить руками по моим плечам. Ее прикосновения прекрасны, невыносимо прекрасны. Кончиками пальцев она скользит по моим плечам к груди и вниз к животу. Осторожно поглаживает мои бока, и у меня вырывается тихий стон.

– Тебе нравится? – шепчет она.

Я выдавливаю приглушенное «да». На большее не способен. Взрыв ощущений, который вызывают ее пальцы на моей коже, сводит меня с ума, и мне приходится собраться, чтобы не задрожать.

Одного за другим она касается каждого маленького шрама. Потом слегка подталкивает меня, и я падаю назад, на кровать, а Тамсин садится на меня верхом. Я едва решаюсь взглянуть на нее. Ее взгляд полон нежности.

– Скажи, если будет слишком.

Кивнув, я снова закрываю глаза, потому что видеть ее и ощущать прикосновения – почти невыносимо.

Ее губы скользят по моей коже. Оставляют невесомые поцелуи над правым соском, на левом плече, на ребрах, над пупком. Она целует каждую рану на моем теле, и я понимаю, что задыхаюсь. Это так прекрасно, что внутри все сжимается. Меня пронзает укол сладкой боли, и я вцепляюсь в одеяло. Стараюсь ни о чем не думать, мечтаю раствориться под ее ласками и поцелуями, как вдруг…

– О’кей, подожди, – натянуто произношу я и сажусь. Тамсин опускается на колени рядом со мной. – Вау, – выдыхаю я и провожу рукой по лицу. – Кажется, это чересчур.

Собираюсь поднять футболку, но Тамсин оказывается проворней. Она хватает ее с пола, надевает на себя и одаривает меня лукавой улыбкой.

– Можешь взять мою футболку, – заявляет она. – Но не думаю, что она тебе подойдет. Кроме того, я бы хотела еще немного на тебя посмотреть, если ты не против. Мне надо сохранить этот момент в памяти во всех подробностях, чтобы потом рассказывать внукам о ночи, когда ко мне пришел нереально горячий парень и сидел у меня на кровати без рубашки.

– Ты серьезно? – недоверчиво спрашиваю я.

Она делает квадратную рамку из больших и указательных пальцев, подносит ее к глазам и, сказав «щелк», указательным пальцем нажимает на кнопку воображаемой камеры.

– Ну вот, сохранено навсегда.

Меня захлестывает волна нежности к девушке, которая сидит рядом на кровати и заставляет меня поверить, что со мной все в порядке. Но это не так, с болью осознаю я. У меня не получается вернуть пульс в нормальный ритм. Грохот сердца отдается во всем теле и парализует меня. Я наслаждался ее прикосновениями. Не знаю, чувствовал ли когда-нибудь что-то более приятное. Но мне нужно время, чтобы привыкнуть, что кто-то ласков со мной.

– Можно воспользоваться твоей ванной комнатой? – выдавливаю я. Все во мне противится этому, так сложно уйти. Хочется навсегда остаться рядом с этой девушкой. Но страх разрушить то, что возникает между нами, побеждает.

– Я что-то сделала не так? – серьезно спрашивает Тамсин.

– Ты? Нет, ты сделала все правильно. Это было… прекрасно. Мне… нужно минуту побыть одному. – Мой голос звучит тихо и хрипло.

Закрыв дверь ванной, я прислоняюсь к прохладной плитке. Щеки горят, ноги подкашиваются. Я опускаюсь на пол и закрываю глаза. Дыхание учащается, и мне приходится подождать несколько минут, пока пульс успокоится настолько, чтобы я мог встать. Потом я брызгаю себе в лицо холодной водой.

– Все в порядке? – спрашивает через дверь Тамсин.

– Да, все хорошо. Дай мне еще пару секунд.

25

Тамсин

Вечность спустя дверь в ванную наконец распахивается.

– Думаю, теперь мне лучше уйти, – тихо говорит Рис. В его голосе слышится горечь. – Наверняка тебе уже надоели мои срывы.

– Можешь остаться, – предлагаю я, потому что не хочу, чтобы он уходил. Не в таком состоянии… да и в другом тоже. То, как он нервно проводит рукой по волосам, подсказывает мне, что сейчас ему лучше