– Сейчас не боюсь. А в детстве боялся, да. Когда мне было четыре года, родители купили мне книгу со сказками. В ней была картинка, изображавшая тощего рогатого черта. Тогда этот черт казался мне самым жутким созданием на свете. Потом я вырос и узнал, что нечисть, хоть книжную, хоть настоящую, бояться не стоит. Впрочем, ее никто и не боится. Люди склонны опасаться не объектов, а ситуаций. Ты боишься не огня, а пожара, который может из-за него случиться, не змею, а вероятность ядовитого укуса, не высоту, а возможность упасть и получить травму. Ты со мной согласна?

Я кивнула и вспомнила люстру, запущенную в меня разозленным букой, а еще ужас, застывший в глазах Андрея, когда тот осознал, что его заклинание не успеет ее перехватить.

О! Так вот в чем состоит твой главный страх!

Ты боишься, что не сумеешь защитить того, кто нуждается в твоей помощи. Ты привык контролировать ситуацию, и тебя до чертиков пугает вероятность, что случится нечто, с чем ты не справишься.

В комнату заглянула Маргарита.

– Закончил? – спросила она у Кутузова. – Прекрасно. Отправляйся домой. Завтра поболтаете. На работе.

Она скрылась за дверью, а Кутузов повернулся ко мне.

– Мне и правда пора, – тихо произнес он. – Что ж. Квартира Юсуповых защищена не хуже, чем администрация президента. Демоноборцы всегда укрепляют свои жилища на славу. Я оставляю тебя в надежных руках.

У меня в груди что-то екнуло. Я подошла к нему ближе и, встав на цыпочки, потянулась к его лицу.

Тряпка, которой Кутузов протирал прибитую полку, полетела на пол. Андрей сгреб меня в охапку и накрыл мои губы своими губами. Я обхватила его руками и, не раздумывая, ответила на поцелуй. Моя голова тут же закружилась голова, а из груди вырвался тихий стон…

– Кутузов! – крикнула из коридора Юсупова. – Проваливай уже! Ночь на дворе.

Андрей неохотно оторвался от меня, и несколько секунд мы стояли, прижавшись друг к другу, пока не прояснилось в голове и не выровнялось сбившееся дыхание.

Когда мы вышли в прихожую, взгляд Маргариты на мгновение задержался на наших обескураженных лицах, а в ее глазах появились знакомые хитрые огоньки.

После того, как за Андреем закрылась дверь, мое приподнятое настроение поползло вниз. Мелькнула быстрая мысль: надо пораньше лечь спать. Время тогда пройдет быстрее, и мы снова увидимся.

– Хочешь чаю? – спросила у меня Маргарита.

Я кивнула, и она ушла в кухню. Я хотела последовать за ней, однако мой взгляд неожиданно зацепился за одну из висевших на стене фотографий.

Снимок изображал Маргариту Денисовну и ее покойного супруга. Их сфотографировали во время какого-то праздника. Юсуповы были нарядно одеты и, улыбаясь друг другу, кружились в медленном танце.

Рассматривая фото, я обратила внимание на Маргаритины руки. Они были тонкими, с изящными запястьями и длинными нежными пальчиками. Я видела такие руки в музее – на полотнах старых мастеров.

– Были же когда-то счастливые времена, – хозяйка квартиры возникла за моей спиной неслышно, как привидение. – Кто бы мог подумать, что однажды они закончатся…

Я повернула к ней голову. Ее лицо было невозмутимым, а глаза казались глубокими, как озера.

– Как вы смогли это сделать? – тихо спросила у нее. – Как сумели вернуться к нормальной жизни? После того, что с вами произошло, многие люди сходят с ума или даже совершают суицид…

Маргарита глубоко вздохнула и осторожно подтолкнула меня в сторону кухни.

– Знаешь, Саша, я страшная фаталистка, – сказала она, когда мы сели за стол. – Я искренне верю: все, что с нами происходит, имеет глубокий смысл. Этот смысл есть всегда, даже если мы его не видим и не понимаем. Во время той облавы погиб почти весь наш отдел. Я тоже могла умереть, однако осталась жива. Выходит, у моего пути существует продолжение. Это еще не конец, понимаешь? В больнице я много думала. Скажу честно, позитивных мыслей было мало. Ощущать себя обрубком без рук и без ног психологически оказалось очень сложно. Мне было и горько, и обидно, и страшно. А главное, абсолютно не понятно, как жить дальше. Однако мне пришлось взять себя в руки. У меня двое детей, Саша. Кира и Ростик лишились отца, и я не могла допустить, чтобы они остались еще и без матери. Никто и никогда не будет любить их так, как люблю я, никто не подарит им столько нежности и заботы, сколько подарю я. Если небо оставило меня здесь, значит, у меня есть шанс их вырастить. Глупо было не воспользоваться этим шансом, не так ли?

Она взяла из вазочки песочное печенье и положила его на блюдце рядом со своей чашкой.

– Магия дает мне преимущество перед другими инвалидами, – продолжала Маргарита, немного помолчав. – Благодаря ей я могу ловко обращаться со своими протезами. Я залечила свои раны и веду ту же жизнь, что и раньше. Правда, с небольшой поправкой – в этом состоянии я почти не могу колдовать. Большая часть моих сил уходит на поддержание себя любимой в приемлемом виде и состоянии. Оставшейся магии едва хватает, чтобы отлеветировать грязные тарелки в посудомойную машину и наложить на одежду детей противоударные чары, чтобы они не переломали ноги, когда отправятся кататься на лыжах или роликовых коньках. Знаешь, смириться с тем, что из могущественного боевого мага я превратилась в слабую каракатицу, оказалось гораздо сложнее, чем принять свою инвалидность. Однако ж я справилась и с этим. Выход можно найти из любой ситуации, Саша. Даже если тебе кажется, что это не так.

Несколько секунд мы молчали. Юсупова пила чай, а я смотрела, как аккуратно ее металлические пальцы держат хрупкое песочное печенье.

– Маргарита Денисовна, могу я задать вам еще один вопрос?

– Задавай.

– Вы помните, как звали демоницу, с которой общался ваш свекор?

– Нет, – она качнула головой. – У демонов сложные имена, поэтому ее полное имя я забыла сразу, как только мне его сказали. Свекор называл ее сокращенно – Машей. Как ты называешь Эдриамара Эдиком.

– Понятно, – вздохнула я. – Спасибо, Маргарита Денисовна.

***

Вопреки желанию лечь спать пораньше, уснула я после полуночи. Разговор с Юсуповой затянулся на несколько часов. Чаю при этом было выпито столько, что мы рисковали явиться на работу отекшими, как гусеницы.

– Ты ведь понимаешь, что общение с демоном ставит под угрозу и твою свободу, и твою безопасность? – спросила Маргарита Денисовна, когда мы сидели в кухне.

– Понимаю, – кивнула я. – Будете уговаривать меня выбросить зеркало и с Эдиком больше не дружить?

– А ты послушаешься?

– Нет.