Мне не хотелось бы, чтобы ты угодила в печальную статистику нашего вуза. – Он забрал портфель со стола, прижал к себе. – После того инцидента с Диковым я… то есть мы организовали специальный клуб. Нескольким уже помогли. Вот, – он вытащил из кармана пиджака визитку и положил перед Алей на парту. – Это визитка нашего клуба. Телефон на ней мой. Так что, если что, звони.

Придерживая руку на груди, Жуковский поспешил к двери, шагнул и растворился в столпе летнего света. Аля взяла карточку, прочитала: «Попал в беду – звони, мы поможем! Если в беду попал твой друг – звони, мы поможем!» Лозунг, как и номер телефона, были набраны вычурным шрифтом, какой она встречала в старинных документах, когда изучала материалы для курсовой. Аля встала, поискала урну, чтобы выкинуть дурацкую визитку, но урны здесь не было. Засунула карточку в карман джинсов, потом выкинет.

Поднимаясь к себе, она решила заглянуть к Тропику и Кире. То есть не то чтобы заглянуть. Понятно, что их в пятом часу вечера нет дома. Но хотя бы дотронуться до двери, удостовериться, что хоть что-то осталось на своих местах. Однако на ее стук дверь комнаты 314 распахнулась. Тропик, сияющий, в бирюзовом балахоне с пляшущими зелеными фигурками-многоножками, приветственно чмокнул Алю в щеку.

– Проходи, Алька. Ты как раз к чаю.

Она прошла сквозь бамбуковые шторы и увидела Киру. Бледная и хмурая, Кира лежала на кровати и глядела в потолок, по которому шарили солнечные египетские жучки.

– Привет, Кир. Заболела?

Не ответила, не поздоровалась, повернулась к Але спиной.

– Ничего она не заболела, – весело крикнул Тропик из импровизированной кухни, где гремел посудой. – Кирочка, девочка, как насчет чая с клубничкой?

– Просто воды, – буркнула Кира.

На столе уже стояло блюдо с клубникой. Тщательно промытые, с блестящими, точно только что выкрашенными и еще не просохшими боками ягоды высились щедрой горкой. По кайме блюда вились нежные цветы. Аля провела по ним пальцем.

– Это кузнецовский фарфор, – важно сказал Тропик, расставляя на столе чашки, заварочный чайник, молоко. Каждый предмет тянул на себя внимание. Любая принадлежавшая Тропику вещь представляла собой произведение искусства. В том числе и Кира. Таков уж был Тропик.

Кира поднялась и села за стол. Придвинула чашку с кипятком, облепила ее пальцами. Але и себе Тропик налил чаю. Ну как чаю. Чай, который он заваривал, не был обычным, Тропик сдабривал его гвоздикой, душистым перцем и еще какими-то специями из своих тайных баночек. Аля долила себе молока, положила ложку сахара.

– Кирочка, попробуй, – Тропик взял самую крупную и спелую клубничину и протянул ей. – Обалденно вкусно.

Кира прекратила сомнамбулично мешать ложечкой воду в чашке, взяла ягоду, поднесла к губам, осторожно вдохнула запах, откусила, замерла, резко швырнула ягоду на стол и, схватившись за живот, выбежала из комнаты. Послышался быстрый бег по коридору по направлению к туалетам.

Аля подняла брови. Тропик ослепительно улыбнулся. Рассказал, что они сегодня ездили к врачу, который подтвердил, что Кира ждет ребенка.

– Шутишь! – Аля кинулась к Тропику, крепко обняла. – Поздравляю!

Воздух в комнате стал непривычно прозрачным – точно мяч только что весело разбил стекло вдребезги.

– Мы еще ничего не решили. – В зрачках Тропика показалась грусть. – Ну, то есть Кира не решила. Запах краски вызывает теперь у нее тошноту. Она не может писать. Только карандашом.

– Ну ведь это ненадолго.

– Я тоже ей так говорю. Но она очень расстроена этим. Перед твоим приходом заявила, что, если так будет продолжаться, она сделает аборт.

Кира вернулась бледная. Подошла к музыкальному центру, нажала кнопку, и медитативная заунывная музыка наполнила комнату. Снова улеглась на кровать, буркнула:

– К еде больше не притронусь.

Тропик улыбнулся:

– Все так говорят, Кирочка, а потом съедают недельные припасы за день. Так ведь, Алька?

– Я не знаю. – Аля отпила чай. Так или иначе беременные всегда становятся толстыми, но вслух она этого не стала говорить. – А как там выставка?

– О! – Тропик всплеснул руками, потом поцеловал кончики пальцев. – Мы готовим бо-о-ольшой сюрприз.

– Какой?

Тропик, раздумывая, съел ягоду, положил на блюдце сплющенный наждачный цветок плодоножки, расправил лепестки-листья, вздохнул, покачал головой:

– Не могу сказать, прости. Обещал, что буду нем как рыба. – Он выпятил вперед пухлые губы и правда чем-то неуловимо стал напоминать рыбу.

Аля рассмеялась.

– Но вообще-то твой актер в курсе, он тебе разве не говорил?

– Макар? Он вообще про выставку ничего не говорит. А когда открытие?

– В середине августа в галерее Юдиных. Знаешь, кто там будет представлен?

На Алю посыпались фамилии, года, названия школ и течений и прочий художнический и искусствоведческий сленг. Она взяла еще ягоду. Есть клубнику было немного неловко – ягоды предназначались беременной Кире. Аля все же не смогла удержаться и съела несколько штук. Уходя, обнялась с Тропиком и обещала, что непременно заглянет на выставку.

* * *

Перед поездкой к родителям Макара купались в Москве-реке дотемна, а потом полночи пили вино у Духовых на балконе. Балкон был из старых, с объемными балясинами и широкими перилами из бетона, выкрашенными в белый. Сидели на складных садовых стульях. Даже когда разговаривать уже не хотелось, все равно не уходили спать, продолжали сидеть, ощущая страшную близость. Касались друг друга головами, плечами и вытянутыми ногами. И даже когда воздух стал подрагивать, балкон с балясинами покачиваться, искажаться, а глаза закрываться, продолжали сидеть. Аля задремала, и ей показалось, что они движутся на балконе сквозь ночь в удивительное, ни на что не похожее место, пересекая неведомые страны и времена. Она уже крепко спала, когда дождь с силой бросил горсть капель в них из темноты и заставил перебраться в квартиру.

Вот и утро. Пасмурно. Из открытых окон тянет прохладой, сыростью. Хорошо слышно, как машины во дворе проезжают по лужам, а какая-то мамаша орет: «Не лезь туда, я сказала». В ответ – звонкий лай. Это собачница, наверное, а не мамаша. Аля натягивает на голову одеяло:

– Отдай деньги родителям и расскажи все сам. Я не поеду.

– Не смешно. Вставай и поехали. Опоздаем на электричку.

– Это похоже на предательство, – говорит она приглушенным голосом из кокона одеяла, – Противно.

– Ну что за детский сад. Не время дурачиться.

– Я не смогу. – Внутри одеяла жарко, голос ее звучит глухо. – Прости.

– Ты обещала.

– Ну и что.

Духов пробует шуткой нейтрализовать ее внезапное сопротивление, потом увещевает, просит, но Аля не поддается. Она вдруг понимает, что готова умереть, но не ехать.

– Я не поеду!

– Ты не можешь так поступить.

– Все это было сто лет назад. Это уже никого не волнует.

– Меня волнует. И моего