готовился к въезду герцога в город, народ взбунтовался, напал на ратушу и поджег башню, в которой укрылись консулы. Пока консулы горели в башне, бунт охватил весь город. Герцог прибыл как раз вовремя, чтобы предпринять репрессии и объявить наказание за бунт — штраф в размере 12.000 франков.

А что же Гастон Феб? Иоанн Беррийский принял его угрозы за обычное гасконское бахвальство и в феврале уже твердо верил, что его приезд в Лангедок заставит графа смириться. Однако он просчитался. В июле распущенные рутьеры армии генерал-лейтенанта были разбиты под Рабастеном графом Фуа, который не скрывал, что захватил семь штандартов с гербом герцога. Иоанну Беррийскому стало ясно, что с Лангедоком нужно как-то договариваться. Поэтому для выработки хоть какого-то соглашения герцог собрал Генеральные Штаты Лангедока. Обсуждение вопроса затянулось. В Париже поговаривали о военной экспедиции, чтобы принудить Лангедок к повиновению. Карл VI, которому вот-вот должно было исполниться тринадцать лет и который мечтал только о сражениях, отправился в Сен-Дени поднимать орифламму. Это было в первых числах ноября 1381 года. Тогда Генеральные Штаты Лангедока огласили условия своего подчинения герцогу Беррийскому. Условия Гастона Феба были известны уже четыре месяца: немедленная выплата 65.000 франков с последующей пенсией в 40.000 франков в год до тех пор, пока длится его лейтенантство. Штаты были не менее требовательны. Они требовали амнистии за бунты и возвращения конфискованного имущества. Гнев короля на эти требования был таков, что Жан Жувенель запомнил его и пересказал своему сыну: "Король, хотя и молодой, был очень недоволен. Он отослал посланников и сказал, что сам отправится в Лангедок".

Так собирался ли король воевать со своими подданными, говорящими на языке ок? Сойдется ли он в битве с непобедимой доселе армией графа Фуа? Риск, как военный, так и политический, тревожил всех, кому были дороги интересы королевства. Строгий кардинал Амьенский, Жан де Ла Гранж, был извещен о сложившейся ситуации когда находился Авиньоне. Он был возмущен и направил королю весьма резкое письмо. Раньше ему приходилось ругать короля, когда тот будучи еще ребенком брал что-то у торговцев без оплаты. Но в череде интриг, которые кардинал в течение тридцати лет вел с королями, принцами и Папами, вырисовывалась одна четкая линия: кардинал Амьенский был последовательным сторонником единого государства.

Не дожидаясь ответа, кардинал бросился к Иоанну Беррийскому и покинул его только в апреле 1382 года. Времени Жан де Ла Гранж не терял: в декабре 1381 года был подписан мир между герцогом, графом Фуа и Штатами. Лангедок вернулся к повиновению. В январе и феврале кардинал присутствовал на очередном заседании Штатов в Безье, где горячо обсуждались условия введения налогов. Он не покидал Безье и герцога до тех пор, пока все жители города старше четырнадцати лет не присягнули на верность королю Франции.

Было ли это только влиянием кардинала? В Париже на дела Лангедока смотрели по-другому. Королевский Совет выступил против герцога Беррийского в поддержку городов Нарбон и Монпелье. Более того, сам канцлер Франции, представлявший лично короля, приехал председательствовать на ассамблее, созванной весной в Каркассоне. Для того чтобы Лангедок вернулся под власть короны, ему не нужен был ни генерал-лейтенант, ни тем более армия рутьеров, ему нужна была личная связь с королем. В 1381 году настоящие государственные деятели это прекрасно поняли.

1382 год: время восстаний

В 1382 году конфликт между королем и народом достиг своего пика. На этот раз восстания охватили все королевство, в том числе и Париж жители которого поднялись против своего молодого короля. В драме о мятежном королевстве это трагическое противостояние является третьим актом.

Повторное введение налогов

Сцена первая. В Париже королевский Совет короля подвел итоги. Подданные согласились на введение налога сроком на один год, начиная с 1 марта 1381 года, причем каждая провинция сама решала, сколько ей причитается и сколько она хочет платить. Год подходил к концу. Было ясно, что выплаченные суммы не соответствуют потребностям королевства. В Нормандии дворяне вообще платить отказывались. В Шартрской епархии сословия с налогом согласились, но когда пришло время его взимать, они отправляли королю одно послание за другим, прося отсрочки и умеренности. Повсеместно собранные налоги, утвержденные местными ассамблеями, были крайне недостаточными. Когда их будут взимать королевские комиссары, они окажутся в десять раз выше. Скажем прямо: все прения в Генеральных Штатах и провинциальных ассамблеях, все подтвержденные привилегии, все письма короля своим добрым городам, в государственную казну денег не принесли. Предоставленные сами себе, французы налогов платить не желали.

Что же было делать? Вновь вести переговоры, чтобы вырвать у Штатов бесполезное по сути согласие? Или настаивать на своем? Без иллюзий и энтузиазма королевский Совет выбрал второй вариант и решил вновь ввести косвенные налоги. Это был возврат к политике, проводимой Карлом V незадолго до его смерти: облегчить налоговое бремя, отменив прямые налоги, но не налоги на торговлю, сохранить "сильную" монету, которая была так дорога землевладельцам, поддерживавшим корону, сократить государственные расходы за счет небольшой экономии, например, упразднения нескольких должностей государственных чиновников, но прежде всего — избегать войны. В конце своего правления Карл V твердо придерживался принципа сохранения мира. Это был краеугольный камень его политики. Тогда этого мудрый король опасался только одного: какой-либо авантюры своего брата, герцога Анжуйского.

В начале 1382 года Людовик Анжуйский, правивший Францией, готовился к войне. Его только что усыновила Иоанна I, графиня Прованса и королева Неаполя и Сицилии. Иоанна была в отчаянии: против нее восстали ее итальянские подданные, корону оспаривал ее кузен Карл, герцог Дураццо, а в ее земли вторглись сторонники римского Папы Урбана VI, из-за того, что она поддерживала Папу авиньонского. Находясь под угрозой, затем в окружении и, наконец, в заточении, Иоанна неоднократно обращалась к своему наследнику с просьбой прийти ей на помощь. Людовик колебался. Оставить Францию, которой он управлял де-факто, и отправиться в королевство, которое еще нужно было завоевать, его не прельщало. Но Климент VII призывал его, укоряя его честь: "Пусть он больше не отлынивает от дела, умывая руки, но пусть действует мужественно". Через неделю после получения этого послания, 7 января 1382 г., Людовик Анжуйский принял решение об отъезде и принес торжественную клятву перед королем и собравшимся в Венсене Большим Советом. Через десять дней герцог попрощался с королевским двором и отправился в Авиньон. В общем, он был не слишком расстроен тем, что покидает Париж и его тупиковую политическую ситуацию в то время, когда все ожидали серьезного кризиса. И потом, вести себя как настоящий король было весьма приятно. Людовик передал своему брату Иоанну Беррийскому права княжества Ахайя и Таранто, оставив за собой верховный суверенитет и юрисдикцию и оммаж, причитающиеся любому королю Сицилии. Из рук Папы он получил королевскую корону, а еще золотые монеты с отчеканенным именем Ludovicus rex.

Золото, пошедшее на чеканку этих монет, было получено из казны Карла V. И именно из государственной казны были оплачены расходы на все предприятие. Конечно, экспедиция соответствовала европейской политике Франции: Папу надо было удержать в Авиньоне, и была твердая надежда, что Прованс окончательно