ждет конкретного ответа. Людовик Анжуйский попытался успокоить толпу несколькими фразами. Все взгляды обратились к нему. Но вместо того, чтобы говорить самому, он приказал канцлеру выступить от имени короля. Несколько слов с упреками, обещания по поводу налогов и, главное, призыв к новому собранию на следующий день — таково было содержание речи канцлера Жана де Дормана, который в конце напомнил всем, что ни одно решение не может быть принято без обсуждения в королевском Совете. Король противопоставил бунту Закон.

На следующий день Совет принял решение об отмене налогов. Огласить это решение собравшимся было поручено генеральному адвокату Парламента Жану де Маре (или Демаре). По обычаю того времени, он выбрал для своей речи девиз. Это были слова: "Новый король, новый закон, новая радость". Таким образом, слушатели поняли, что он намерен изложить политику нового правительства. Жан де Маре по пунктам ответил на выступление купеческого прево об отмене налогов, которые купцы, будь то французские или иностранные, должны были платить за ввоз, вывоз и продажу товаров. Теперь торговля становилось свободной. Этого было достаточно, чтобы удовлетворить купечество. Но собравшиеся заговорили и о свободе по фламандскому образцу. Адвокат короля ответил словами — о мире и повиновении.

Однако толпе в то время было мало дела до политических речей. Люди радовались своей победе и праздновали ее по-своему. Они бросились к сборщикам налогов, разбили их сундуки и разорвали их реестры. Затем они стали громить евреев. Евреи жили в сорока домах, в квартале находившемся под защитой короля. Двери домов были взломаны, а имущество, ценное или нет, которое евреи держали в качестве залога, было разграблено. Евреи бежали в Шатле, чтобы найти убежище у прево Парижа. Тех, кого ловили, избивали. Один раввин был убит. У женщин отбирали деньги, которые они предлагали в обмен на убежище и детей для крещения.

Это был способ нападения на короля и его налоги. Евреи находились под королевской защитой, которую они дорого покупали, ежегодно выплачивая большие подати. Их основное занятие — ломбард — процветало благодаря трудностям последних лет: острой необходимости в деньгах для уплаты бесчисленных налогов и острой нехватке наличных денег в обращении. Поэтому одновременно с отменой налогов парижане потребовали изгнания евреев. Но король отказал. Он не мог допустить одновременного исчезновения всех источников дохода. Он также не мог смириться с насилием, которому подвергались его евреи. На следующий день после бунта он приказал им вернуться в свои дома и велел глашатаю довести до горожан требование вернуть разграбленное имущество. Никто не подчинился. Наоборот. Как только был опубликован королевский ордонанс о евреях, такие же погромы разразились в Манте, Санлисе, Руане, Шартре, Монтеро… Выше мы видели, в каких преступлениях был обвинен парижский прево, осужденный как "пособник еврейского коварства" за то, что просто исполнял закон, взяв евреев под королевскую защиту.

Во всей этой суматохе Генеральные Штаты были несколько позабыты. Неужели они ничего не смогли сделать? Неужели можно утверждать, что игра велась вдали от этой ассамблеи, на улицах или в народном собрании, возглавляемом парижскими эшевенами? Это означало бы игнорировать ритуал диалога между королем и его народом. Он строился на взаимодействии между требованиями короля и местными ассамблеями, где решался вопрос о согласии на налогообложение. Появление бунтующий толпы в этом диалоге не случайно. Собрание народа было древней традицией, и всегда находится горожанин, который в гневе покидал собрание, где сопротивление налогу ослабевало, звонил в городской колокол и призывал толпу, собравшуюся на главной площади, к восстанию. По такой же традиции король лично участвовал в диалоге с подданными, рассылая по городам письма, которые адресовались всем жителям и зачитывались на площадях. В результате оживленного обмена мнениями между подданными и королем на дорогах Франции постоянно происходило движение между Парижем и провинциями: королевские посланники и гонцы из городов развозили письма, делегаты ездили туда-сюда между своей общиной и столицей.

В декабре именно королевские комиссары собирались обратиться за помощью к провинциям. Ордонансом от 16 ноября были отменены все налоги. На ассамблее Генеральных Штатов был заложен принцип: "король должен жить на свои", как во времена Людовика Святого, то есть. довольствоваться доходами от королевского домена. А если бы королевству угрожали англичане? Пришлось бы содержать армию, а значит, взимать налог, потому что никогда еще доходов от домена не хватало для ведения военной кампании. Но тогда "провинции и общины обеспечат" короля средствами. Решение будет приниматься на низовом уровне, а не наверху и подданные, осознавая общую нужду, свободно согласятся на взимание налогов.

Поэтому король направил к нормандцам мэтра Этьена де Ла Гранжа, второго президента Парламента, известного своим строгим чувством государственного служения, и Жана Патуреля, самого искусного из парижских юристов. Они объяснили Штатам Нормандии, собравшимся в Руане 10 декабря, что королевство необходимо защищать от английской агрессии, и, что для этого нужно заплатить деньги на содержание 8.000 солдат. Нормандцы, как буржуа, так и дворяне, единодушно отвергли их требования: "Ничего! Ничего не дадим!". Посланники ни с чем вернулись в Париж, а Нормандия поступила так же, как и другие провинции. В Вермандуа принцы послали Арно де Корби, талантливого дипломата, пользовавшегося большим авторитетом в провинции, чьи миролюбивы настроения были общеизвестны. В Лаоне и Нуайоне ему ответили, что они будут поступать так же, как и другие города, и не более того. То же самое произошло в Компьене, Шартре и Санлисе. Ответ местных ассамблей был единодушным ― отказ.

Обсуждение вопросов налогообложения в местных ассамблеях, в связи с этим полным отказом платить, было быстро прекращено. Но жители этих провинций нашли, что сказать: звучала критика правительства, жалобы на государственных чиновников и тоска по старым добрым временам. Поэтому их делегаты отправились в Париж на вторую сессию Генеральных Штатов, вооруженные требованиями, и большим списком жалоб.

Они прибыли в столицу 20 декабря, и потребовалось две недели, чтобы сопоставить свои претензии и объединить их в общую просьбу, представленную королю в письменной петиции. Штаты просили его преобразовать петицию в королевский ордонанс, торжественно отменяющий все налоги и подтверждающий все свободы и привилегии, которыми пользовались провинции Лангедойля до царствования Филиппа Красивого. Королевский Совет совещался три дня, изменил несколько слов и исправил несколько предложений, а затем выбрал из формулировок королевской канцелярии самую торжественную, чтобы придать этой грамоте форму хартии и силу закона. Грамота была скреплена печатью зеленого воска — цветом вечности — на лентах из красного и зеленого шелка и помещена в Сокровищницу хартий (Trésor des Chartes). Копии были разосланы по городам королевства. Что касается финансов, то речь шла о выделении субсидий от каждой провинции.

Затем делегаты разъехались по домам. Как только они прибыли в свои города, им пришлось вновь столкнуться с местными ассамблеями. Везде их принимали не очень дружелюбно. Несмотря на печать из зеленый воск, хартия никого не устраивала. Какой смысл в общем подтверждении привилегий, если в каждой провинции, у каждой социальной группы они свои? А как быть