и "добрые времена короля Людовика Святого", а также высказана решимости парижан "стоять на смерть". Герцог Бургундский от имени короля и его Совет заявил, что согласен удовлетворить только первое требование.

Когда это решение было объявлено, уже организованные городские ополченцы, ожидавшие на площади Сент-Антуан, устремились к Шатле. Двери замка были выбиты с помощью молотов, резиденция королевского правосудия захвачена, а двери тюремных камер открыты. Кроме четырех горожан, были освобождены и другие заключенные, содержавшиеся там за кражи или убийства. Этих тоже было четверо. Тюрьма парижского прево была не так переполнена, как его шкафы и сундуки, заваленные судебными документами, которые по сложившейся традиции были разорваны и сожжены.

Затем ополченцы перебрались в другой район, находившийся под иной юрисдикцией. Они перешли мост через Сену, вторглись в район Нотр-Дам и напали на тюрьму епископа. Его темницы были более многолюдны, чем темницы прево, поскольку наказание в виде тюремного заключения по уголовным делам было одной из прерогатив церковного правосудия. Заключенные, сидевшие в подземельях, находились там в таких ужасных условиях, что некоторых пришлось отправить в Отель-Дьё (городскую больницу). Но в тюрьме содержались не только обычные преступники. Здесь находился Гуго Обрио, бывший прево Парижа. На глазах у кричащей толпы он решил, что пришли за ним, и попросил у тюремщика топор, чтобы защищать свою жизнь. Реальность оказалась куда страшнее: майотены хотели сделать его своим капитаном. Гуго водрузили на пони и с триумфом повели по улицам. Но он не был Жаном Ле Грасом. Он был великим государственным деятелем, отлично знал, чем заканчиваются подобные празднества, и хотел жить. Когда наступила ночь, Гуго сумел сбежать, тайно сев в маленькую лодку. В сопровождении двух своих детей он отправился по Сене на свою родину в Бургундию, а оттуда в Авиньон. Под защитой авиньонского Папы, который был ему очень обязан, он закончил свою карьеру в Соммьере и дожил свои дни в мире.

Что касается майотенов, то они продолжили свой рейд по тюрьмам. В Париже их было несколько, в том числе и церковных. В сумерках восставшие добрались до аббатства Сент-Женевьев, взломали двери и освободили заключенных.

Париж был большим городом. Монастырей в нем было много. И одного дня было недостаточно, чтобы разгромить все тюрьмы. Но наступившая ночь ярость не утихомирила. В воскресенье восставшие снова взялись за молоты и напали на аббатство Сен-Жермен-де-Пре, где укрылись некоторые из беглецов. Аббат предпочел впустить майотенов. Они обшарили все аббатство, но не нашли тех, кого искали, поскольку те ночью успели скрыться. Тогда майотены вернулись в город и стали рыскать по улицам, грабя дома и убивая евреев и неугодных христиан.

Парижские буржуа разрешившие нападение на различные судебные системы города (королевского прево, епископа и аббатства) видели, что насилие нарастает и распространяется повсюду. Не обернется ли оно в конце концов против них? Собравшись тайно, знатные люди решили самим вооружиться, а простой народ разоружить. Если кто-то из них подвергнется нападению майотенов в своем доме, остальные должны будут прийти ему на помощь, а вооруженные люди, расставленные на перекрестках, будут останавливать восставших, в одиночку бродящих по улицам, и отбирать у них молоты.

Днем возобновились тревожные разговоры и слухи: говорили, что все добрые города королевства охвачены восстаниями, и что король хочет уморить Париж голодом, блокировав все продовольственные обозы у Шарантонского моста. Майотены грозились вновь массово выйти на улицы и все разгромить. Но в Венсене уже велись переговоры. Наконец, во вторник 4 марта соглашение было достигнуто и обнародовано: король восстановил все свободы, которыми пользовался Париж и все королевство во времена Людовика Святого и Филиппа Красивого, отменил все налоги и простил преступления и проступки, совершенные во время восстания. Париж, Руан и все другие города, которые попросят об этом, получат письменные помилования.

Королевские нотариусы взялись за перья. Купеческий прево, Жан де Флери,  оставался в Венсене, пока они писали и растапливали воск. Но то, что было написано, мало походило на то, что было обнародовано: горожанам Шартра король написал, что они, которые всегда были ему послушны, должны оставаться таковыми и впредь… Парижанам Жан де Флери привез письма, скрепленными печатями из желтого воска на пергаментных полосах, а не хартию, с зеленой печатью на шелковых лентах. Содержание было не лучше оформления: король на время отменял обычные налоги. Но это не могло обмануть парижских буржуа: недовольные, они заявили, что, вместе с майотенами и всем городом, будут защищать свои свободы и свободы королевства. Учитывая их численность, они не позволят никого наказать. Их не волнует отмена налогов, которую король подтвердил, потому что не мог поступить иначе. Им нужны хартии об отмене налогов.

Обе стороны продолжали вооружаться, шпионить и вести переговоры. Свою роль играли Университет, епископ Парижа, городские капитулы и монастыри. В конце концов был найден компромисс. Король помиловал восставших в целом, но зачинщики были немедленно наказаны. В Венсен были вызваны парижские квартальные, пятидесятники и десятники. Им было приказано произвести аресты и в течение ночи сорок человек были заключены в тюрьму Шатле. Для судьбы государства было важно, чтобы помилование исходило от милосердия короля, а не от его слабости.  Хорошо спланированная сцена, как на исторической картине, это всем показала. Король появился в сопровождении своего брата, герцога Бургундского, герцога Бурбонского, других баронов и членов своего Совета. Справа от него находился ректор Университета, слева — епископ Парижа. Делегаты от города заняли свои места. Мэтр Жан Голейн, кармелит и старый друг Карла V, взял слово, чтобы попросить короля простить парижан. В конце его речи монсеньор де Валуа, которому было десять лет, обратился к королю с мольбой, то же самое сделал герцог Бургундский, а затем все присутствующие. После этого Карл помиловал всех, кроме сорока человек заключенных в Шатле.

Университет в этом процессе принимал активное участие. Его представители предстали перед королем, который милостиво заявил, что готов помиловать их скорее, чем всех остальных жителей столицы. Но как ничтожны были эти священники и интеллигенты в столь трагический момент! В день торжественного заседания они должны были предстать перед королем, поэтому ректор и епископ ждали, облачившись в свои лучшие церковные одеяния. Но кто из них выйдет вперед? Кто будет говорить первым? Тут между ними возникла перепалка. Гуго Обрио во всем этом участия не принимал. Он полным ходом плыл в Авиньон! Возможно, именно поэтому Университет взял верх.

В Париже некоторым узникам отрубили головы. Во время седьмой казни парижане снова начали волноваться. Отрубили еще несколько голов. Затем снова обсуждались налоги. В субботу 15 марта королевский прево готовил еще одну казнь. Когда прево проезжал по улице Сен-Дени народ стал возмущаться. Толпа окружила его лошадь и кричала: "Господин прево, уезжайте, потому что впереди есть плохие люди, которые хотят вас убить!" Прево пришлось пришпорить лошадь и ускакать галопом. Король сдался. Последние оставшиеся в живых майонеты были освобождены. Слухи утихли.

С этого дня между Карлом VI и его подданными произошел разрыв. Король еще мог простить отказ платить налоги, убийство евреев и своих чиновников, находившихся под его защитой, и, даже нападение на Шатле,