Вечером нам выдали ужин, плошки с рисом и рыбой, тут это самая обычная еда. Вообще, Япония – очень бедная страна и многие граждане рыбу редко едят. Про мясо вообще не говорю, оно доступно разве что аристократам и богачам. Так что нас хоть и мало кормили, по нормам японцев, и этого нам, естественно, не хватало, но всё же кормили, оттока сил от недоедания пока не наблюдалось. Ели руками: палочки выдавали, но ими пользоваться умели только я и шкипер.

Вот, получив свою плошку, я и шепнул Михаилу, старшему из тройки матросов:

– Сегодня ночью уходим. Все.

Двое других прислушались, а Михаил кивнул.

Чуть позже, после ужина, когда нас заперли, мы устроились в углу, и я шёпотом объяснил им, что нужно делать. Вообще, днём нас не запирали, можно было выходить, размяться, в туалет сходить. А вот на ночь запирали, выдав деревянные вёдра с крышками вместо параши и вёдра с питьевой водой и черпаком на ночь. То есть вполне нормально заботились, да и военнопленными по факту мы не являлись. Гражданские задержанные, но всё же под охраной.

Ночью у ворот амбара стоял часовой, и ещё один делал круговой обход. Ну а так как мы находились на территории воинской части – я так понял, это был инженерный батальон, – то ещё несколько часовых стояли у зданий и въездных ворот. Точно не скажу сколько, но около пяти точно.

Однако будет ночь, и часовые – это уже моя проблема. Вот только убивать их не стоит: да, мы в плену, но обращение к нам хорошее, что меня удивляло, да и неизвестно, как повернётся, ведь мы снова можем оказаться в плену, и подобные жёсткие действия нам припомнят. Это в бою можно пленных не брать, валить наповал, а вот в нашем случае не стоит.

Через час стемнело. Я прислушался к хрусту песка под подошвами ботинок часового, который обходил пакгауз, где нас держали. Три матроса сделали лесенку, по их телам я забрался на высоту четырёх метров и, балансируя на плечах одного из них, дотянулся до потолка. Тут были балки, но скрытые обшивочным материалом. Вообще, для складского пакгауза всё это не характерно: и пол деревянный, и две печки для отопления, где дежурные бдили – всё же зима, холодно. Может, для медитаций здание или для учёбы какой? Чёрт его знает.

Однако я смог снять одну панель и аккуратно, чтобы не загремела, передать её вниз, после чего меня подняли на руках, и я, уцепившись за балку и подтянувшись, оказался в помещении, похожем на чердак, только высота его была всего полметра. Вскрывать кровлю не было надобности, так как с двух сторон крыши были чердачные окна, до ближайшего из которых – метров шесть. Вот до него, прыгая, как лягушка, по балкам, я и добрался.

Открыть окно удалось без проблем, оно вынималось: петель не было, как и стекла, просто жалюзи из дощечек. Выбравшись на крышу, я дождался, когда солдат будет проходить подо мной, и спрыгнул, оглушив его в падении. Удачно получилось, он не загремел оружием и амуницией. Быстро отложив винтовку, я снял с него ремень с подсумками и обыскал. Мелочовку рассовал по карманам, у меня при аресте тоже всё выгребли.

После этого добежал до угла (ух и ледяная земля, а я был босиком) и выглянул. Темнота была мне на руку. Когда часовой отвернулся, позёвывая, я подкрался, замирая в тени, благо чёрная форма отлично меня маскировала, и, прыгнув, оглушил и его. Оружие и ремень с подсумками также снял. Но обыск и тут ничего не дал: ключа к массивному замку не было.

Я сбегал за первой винтовкой и боеприпасами (как у часовых у солдат по штату двадцать пять патронов) и шепнул Михаилу, который ждал у ворот внутри амбара:

– Пусто, нет ключа. Я пробегусь, сниму других часовых и вернусь. Не найду ключа – попытаюсь сбить замок. На шум уже не должны обратить внимания.

– Хорошо.

Судя по гомону и шёпоту внутри, там мало кто спал.

Я же, шипя от боли в отбитых босых, да к тому же замёрзших ногах, пробежался по другим часовым, которых всего на территории нашёл шесть. В здании, где явно отдыхала дежурная смена, я не заходил: без шума их явно не возьмёшь, а смена часовых была недавно, так что несколько часов у нас есть. Эх, жаль обувь малорослых японских солдат мне не подошла. Я сам невысокого роста, но обувь ношу сорок третьего размера. Разношенного, как обычно добавляю напоследок: сорок третий мал, сорок четвёртый уже велик.

Когда я вернулся, увешанный ремнями и с четырьмя винтовками за спиной, ворота оказались открыты, но снаружи были всего пятеро, двое из них вооружились винтовками, которые я добыл ранее. Оказалось, шкипер насчёт побега тоже думал, и сделать это было пусть и непросто, но возможно. Петли у ворот короткие, и если ворота приподнять, их можно снять, что они ввосьмером и сделали, пока я часовых снимал.

Я быстро намотал портянки и натянул сапоги (когда меня арестовывали, я был не в полуботинках, как обычно, а в неплохих сапогах), опоясался ремнём, одна винтовка за спиной, другие передал тем, кто умел использовать, и мы двинули на выход. Командование принял шкипер «Магдалены». Въездные ворота мной уже были открыты, и мы поспешили с холма вниз, в порт, который ещё работал и был освещён.

Теперь плохая новость. Никаких военных кораблей в порту не было, кроме древней канонерки, которая несла сторожевую службу в порту и даже японцам не особо была нужна. «Магдалены» не было, угнали куда-то. Из морских судов было всего одно – судно той русской команды, что с нами сидела. Оно стояло на якоре, и у нас был шанс незаметно добраться до него. Судя по дыму из трубы, топки не погашены, значит, сможем быстро поднять пары и покинуть порт.

У меня была и ещё одна причина для расстройства. Ведь я, по сути, являясь офицером, пусть и в двух телах, остаюсь всё тем же рядовым моряком, пусть матросы и будут ко мне обращаться как к «благородию». Решение адмирала ясно мне показало, что допускать меня до рубки управления вспомогательного крейсера никто не собирается, что уж говорить о мостике боевого корабля.

Мичман Уфимцев тоже не сказать, что этому рад, хотя рубка «Лиса» – это его первый опыт в должности капитана. Но если ему предложат должность на боевом корабле, особенно если под командование миноносец дадут, его быстрее собственного радостного визга на «Лисе» не будет.

Так что пусть я и офицер, но от адмиралтейства, а такие офицеры – на подхвате, и только. А значит, моим планам повоевать в этой войне нанесён сокрушительный удар. Я имею в виду, воевать без оглядки на командование. Ведь если бы я был капитаном «Лиса», я мог бы делать, что хотел. Капитан на борту – первый после бога. Да, и в этом случае надо мной есть командование: дивизиона, эскадры и флота. Но победителей не судят.

А так мне не вырваться. Я мог бы работать по ночам радаром, вместо сигнальщиков высматривая неприятеля и наводя на японцев наши корабли, но это чины и награды для тех, под командованием кого я буду служить, а мне – по остатку, очень мизерному остатку.

Да, я жаждал наград и признания моих личных заслуг военного моряка. И не особо желал делиться подобным. Да, я патриот и, чтобы побить японцев, готов помогать нашим. Жаль только, что отдача будет слабой: вряд ли они смогут воспользоваться в полной мере таким моим ночным преимуществом.