— Мокнут, — невозмутимо ответил фотограф, погружая толстый палец в ванночку с мутной жидкостью. Затем, показывая на деревяшку, с которой свисали ленты, пояснил: — А эти вот — сохнут.　

— Предупреждаю, что самолет улетит, и снимки останутся при вас. Читатель увидит их в лучшем случае через месяц.　

— Верно, голуба! — вдруг заторопился Новицкий. — Аркадий, где спирт? Чего мы канителимся?　

Шафран протянул бутылку:　

— Мои снимки высохли, сейчас буду упаковывать.　

— А я? А мои? Это, голуба, не по-товарищески!　

Я нетерпеливо тороплю фотографов и, наконец, вырывая из рук Новицкого пакет, скатываюсь по закруглениям лестницы. Вот и крыльцо. Где кратчайший путь? До берега с полкилометра, но «летающая лодка» — на той стороне бухты. Будет ли катер, чтобы переправиться? Во весь дух бегу по центральной улице… Неужели самолет уйдет минута в минуту, как сказал остроглазый штурман? Только задержка может спасти положение. Нельзя же оставить редакцию без таких снимков!..　

Портовые строения скрывают уголок бухты, где стоит «летающая лодка». Улица поднимается в гору, бежать тяжело, а неумолимое время продолжает отсчитывать секунды: до старта остается только пять-шесть минут. Обегаю длинное здание портового оклада. Кончено! Я опоздал: ясно слышен гул моторов, работающих на малых оборотах. «Летающая лодка» удаляется от берега к центру бухты, на старт…　

В сотне метров вижу катерок, возле него — трое людей. Сжимая драгоценный пакет, мчусь по каменистому берегу, хватаю за рукав бородача в клеенчатом плаще:　

— Выручайте! Важные материалы… в Москву… для газеты «Правда»… Надо передать их на самолет…　

Словно не понимая моей взволнованной речи, люди молча переглядываются.　

— Однако, айдате! — неожиданно откликается бородач.　

Подросток лет пятнадцати с кошачьей ловкостью прыгает на нос катера. Другой, упираясь ногами в податливую прибрежную гальку, сталкивает судно с мели.

— Садись, не мешкай, однако, — зовет меня мрачный дядя в плаще и кивает подростку: — Запускай!　

«Летающая лодка» уже отошла за милю и разворачивается. Еще бы пять минуток! Возможно, нас заметят…　

Чернобородый оттолкнулся багром, катер описал полукруг и побежал, набирая ход. И тут я с ужасом увидел, а еще явственнее услышал, как бешено закрутились винты гидроплана. «С-55» пошел на взлет. С отчаянием наблюдал я за маневрами «летающей лодки». Сейчас она оторвется… Как мог я под конец испортить корреспондентскую работу двух напряженных месяцев!..　

Что за чудо?! Моторы заглохли. Из люка «летающей лодки» высовывается по пояс чья-то фигура, вероятно — механика. Он пробирается к мотору, хлопочет возле него и внезапно, как театральный Мефистофель, проваливается в люк. Самолет снова разворачивается на старт.　

Нет, теперь не упустим! Бородач сам взялся за руль и ведет катер наперерез гидроплану. Правильный маневр! Летчик, понятно, не пойдет на взлет, пока на пути маячит неожиданное препятствие. Подросток, вскочив на скамеечку, усердно машет флагом. Остается с четверть километра… Нас заметили. Винты замедляют бешеный бег. «Летающая лодка» мерно покачивается на волнах. Не убавляя скорость, человек в плаще ведет катер прямо навстречу гидроплану.　

— Ку-уда, че-е-ерти-и-и! — орет в рупор борт-механик. — Сво-ра-чива-а-ай!　

Катер резко меняет курс и малым ходом идет параллельно стартовой линии.　

— Стой! Разобьете гондолу!.. — слышен резкий оклик, подкрепленный ругательством.　

Узнаю голос остроглазого штурмана:　

— Что там у вас?　

— Примите материалы для Москвы, — кричу в ответ, размахивая пакетом.　

— Подходи с подветренной стороны!　

Катер медленно огибает «летающую лодку».　

— Товарищ Изаков! Борис Романович! — зову я, но в ответ слышу рев штурмана:　

— Черти полосатые, отсек продырявите!.. Упирайтесь руками!　

Три пары рук, протянутых к отсеку, ослабляют опасные толчки. Слышится спокойный голос Изакова:　

— Передайте, пожалуйста, пакет.　

Завидное хладнокровие!　

Из люка появляется рука, потом меховая шапка и верхняя часть лица. Тянусь к отсеку, чернобородый придерживает меня за пояс пальто. Борис Романович берет пакет.

— Привет Москве!　

Ух, гора свалилась с плеч…　

— В сторону, в сторону!..　

«Летающая лодка» стартует, подняв за собою водяную завесу. Голубой гидроплан скрывается за сопками.　

В Хабаровске Изаков пересядет на сухопутную машину. Специальные самолеты ожидают его на всей трассе, вплоть до Арзамаса. Через несколько суток мой товарищ войдет в кабинет главного редактора и положит на стол челюскинские пакеты. Пройдет еще ночь, и миллионы людей будут читать очерки полярников о северной эпопее, рассматривать редкие фотографии, снятые в ледовом лагере Чукотского моря.　

— Доставили тебя, однако, — сказал бородач, когда нос катера заскрипел на прибрежной гальке.　

— Как только отблагодарить вас?! Без катера пропало бы мое дело!　

— Не требуется ничего. А на добром слове — спасибо.　

Я не решался предложить этим людям деньги, но хотелось чем-то выразить им признательность. Я вынул красивый деревянный портсигар работы вятских кустарей.　

— Вы курящие?　

— Я не занимаюсь, а этому еще рано, — оказал человек в плаще, указывая на подростка. — Вон Фрол дым пускает.　

На широком лице Фрола расплылась улыбка:　

— Курим.　

Я протянул ему портсигар:　

— Будете вспоминать, как за самолетом гонялись…

XIX

Снова — в Тихом океане. Последний морской переход. На рассвете «Смоленск» войдет в пролив Лаперуза. Весь день справа по курсу тянулась цепочка Курильских островов — исконная русская земля, захваченная японцами.　

Кают-компания опять обрела знакомый вид: неумолчно стучат костяшки домино; Ляпидевский под собственный аккомпанемент напевает баском: «В гавани, в далекой гавани»; внезапно появляется и тотчас исчезает Сигизмунд Леваневский, по-прежнему одинокий и задумчивый; порою заглядывает Каманин и укоризненно окидывает взглядом сборище, словно говоря: «Не делом, товарищи, занимаетесь, не делом!»; перед сном, на руках у матери, кают-компанию навещает самый юный пассажир — Карина Васильева; заходит Бабушкин, иногда с «дочкой» Верой; ероша волосы, страдает за рукописью Водопьянов, а друзья, имея в виду размеры водопьяновского свитка, участливо расспрашивают: «На каком километре держишь?..»

Обычно после ужина Маврикий Слепнев, «аляскинский гость», собирает общество, рассказывая забавные и трагические эпизоды своей богатой приключениями летной жизни. Случайно открылись его незаурядные литературные способности. Было это так. Я получил радиограмму из редакции: собрать рассказы всех семерых Героев Советского Союза — тысячу строк, на полную газетную страницу — и передать их телеграфом из Владивостока; темы рассказов — по выбору авторов. Я попросил Слепнева уделить время для беседы. «Не надо, — возразил летчик. — Сам напишу». Оказывается, с такой же просьбой к нему обратились корреспондент «Известий» Борис Громов и, разумеется, вездесущий Миша. Под вечер, как только Слепнев появился в кают-компании, все три корреспондента одновременно напомнили летчику о его обещании.　

— Согласно утверждению лентяев, «никогда не делай сегодня того, что ты можешь сделать завтра», — следовало бы отложить литературные занятия на сутки, — пошутил Слепнев. — Но я не хочу прослыть бездельником и начну писать сегодня. Возражений нет? Принято единогласно.　

Он ушел в каюту и вернулся