вельбота; чукчи выточили винт из моржовой кости, поставили его вместо стального и возобновили плавание. В стойбищах вы можете теперь увидеть у ребят новые игрушки из кости: самолеты с вращающимся пропеллером…　

На палубе «Смоленска» призывно зазвонил колокол. Не хотелось мне прерывать беседу с Небольсиным, но нельзя было лишать его удовольствия послушать концерт. По пути в кают- компанию офицер закончил свой рассказ:　

— Самоотверженный труд чукотского населения уже отмечен правительством. В Ванкареме будет построена школа. Лучшие промысловые артели получают моторные шхуны, вельботы, винтовки. Пятнадцать человек премированы ружьями, биноклями, строительными материалами. Среди премированных — девятнадцатилетняя комсомолка Гинуакай, член сельского Совета. Она организовала артель для починки одежды челюскинцев. Да, вот еще что: если будете писать о чукотских делах, не обойдите собачий транспорт. Перевозками на побережье было занято около тысячи собак. Лучшие упряжки с мыса Сердце-Камень, из селения Тунытлин и из Уэллена пробежали по десять-пятнадцать тысяч километров. Разумеется, такая напряженная работа отразилась на собаках, и нам пришлось даже отложить традиционные первомайские соревнования упряжек… Ну, всего не перескажешь!..　

Концерт уже начался. Не только кают-компания, но даже коридоры были забиты зрителями. «Прощальный, но не навсегда», как туманно возвещали афиши, вечер самодеятельности собрал команды трех судов, летчиков, челюскинцев, участников спасательных экспедиций. Судовые коллективы постарались блеснуть своими дарованиями. Программа состояла из трех больших отделений: сводный струнный оркестр, хор, «квартет сибирских бродяг», имитаторы, жонглеры, певцы-солисты, танцоры, чтецы-декламаторы, фокусники; трое конферансье поочередно вели программу, состязаясь в остроумных шутках.　

Прощальный вечер на пороге Берингова пролива затянулся за полночь, но люди не расходились. Они добросовестно выполнили порученное им Родиной дело и теперь веселились от души, как умеет веселиться советский человек, человек с чистой совестью.

XVII

Двадцать первого мая в бухте Провидения начался «разъезд». С первыми утренними лучами ушел «Красин». Густо дымя, могучий ледокол, напоминающий боевой корабль, взял курс на Берингов пролив, к мысу Дежнева. Оттуда «Красин» должен был пойти к берегам Аляски, в Ном, и принять Маврикия Слепнева с его самолетом. Следом за «Красиным» к Уэллену отправился «Сталинград».　

Моряки «Смоленска» тоже готовятся к отплытию. На борт парохода поднимают самолеты. Пилоты наблюдают, как мощные краны подхватывают со льда их машины.　

Солнце вышло из-за гор, окрасив береговые склоны в мягкие оранжево-розовые тона. Капитан «Смоленска» вызвал на мостик боцмана и отдал короткое приказание. Боцман мигом слетел на палубу, и сразу же быстро, без суеты, моряки стали выбирать ледовый якорь и поднимать трапы.　

Звякнул машинный телеграф. Круша подтаявший береговой припай, «Смоленск» развернулся в широком коридоре, оставленном «Красиным». Впереди открылся Тихий океан.　

Прощай, Берингов пролив!　

Проходя по палубе, я услышал постукивание ключа: начала работать пароходная радиостанция. Но — увы! — еще утром журналистов предупредили: ввиду большого скопления телеграмм для корреспондентов установлен строгий «паек» — не белее полутораста слов в сутки. Что расскажешь на половине странички! Придется крупные материалы отложить до Петропавловска. Полярники шутят: «Заготовляйте корреспонденции　в засол».　

«Правда» представлена на «Смоленске» двумя спецкорами: кроме меня, энергично сотрудничает в газете Иван Александрович Копусов, заместитель начальника челюскинской экспедиции. С первых дней пребывания на Чукотке он знакомит читателей с событиями в Арктике. Иван Александрович — один из самых уважаемых людей в коллективе полярников, товарищи трогательно относятся к нему. «У Вани больные легкие, и его не следует перегружать», — тактично намекнул мне Бабушкин. Примерно то же я выслушал от Петра Петровича Ширшова.　

Когда я впервые заглянул в маленькую каюту Копусова, он сидел, закутанный в пушистый плед, и внимательно просматривал мартовские номера «Правды», привезенные нами из Петропавловска. Отложив газеты, Копусов приветливо пригласил меня сесть.　

— Вам не трудно будет воздержаться от курения? Врачи, видите ли, протестуют, — извиняющимся тоном сказал он и тяжело закашлялся; на бледножелтом лице выступили красные пятна. Из соседней каюты выглянул врач. Он строго посмотрел на меня, потом перевел взгляд на Копусова:　

— Ничего тебе не требуется, Ваня?.. Микстуру пьешь?　

— Да, да, спасибо, все у меня есть… Вот уж не вовремя болезнь обострилась!..　

— Болезнь никогда не бывает ко времени, — заметил врач.　

Воспользовавшись случаем, я спросил доктора о заболеваниях　в лагере.　

— Серьезных заболеваний было только два, — ответил он. — У Шмидта грипп сразу принял тяжелую форму и вызвал осложнения. Потом гриппом захворал Николай Николаевич Комов, метеоролог, — он часто навещал Отто Юльевича… Одиy из наших товарищей стал жертвой своего легкомыслия: объелся медвежатиной. Польстился на сырую почку, да еще запил молоком от убитой медведицы! Ну и проболел больше двух месяцев.　

— В лагере, мне кажется, организм людей лучше сопротивлялся болезням, — заметил Копусов. — А вот на берегу многие расклеились, поддались. Человек десять грипповали уже на Чукотке.

— Живя на льдине, мы меньше всего занимались собой, — задумчиво продолжал Копусов. — Только теперь сказывается все пережитое. Там я не ощущал всей серьезности положения. Почему-то мало думалось об этом.　

Иван Александрович отдернул занавеску иллюминатора, и солнечные зайчики весело заплясали по стенам каюты. «Смоленск» шел двенадцатимильным ходом, вспенивая воды Берингова моря. Позади таяли берега острова Лаврентия.　

— Вот и кончились льды. Скоро ли придется их снова увидеть? — словно размышляя вслух, сказал Копусов. — Вот иметь бы дар описать наших товарищей! Простые, смелые и преданные сердца, — с таким коллективом никакой враг не страшен! Знаете, Лев Борисович, у нас ведь, действительно, не было паники. И страха, этакого противного, мелкого страха за свою жизнь, тоже не было…　

Он взволнованно вспоминал товарищей, проявивших в трудные минуты мужество и организованность. И ни слова о себе, о том трудном, что выпало на его долю.　

Копусов не был новичком в Арктике. Полтора года назад он прошел Северным морским путем на «Сибирякове». Уже тогда обнаружились его организаторские способности. На посту заместителя начальника челюскинской экспедиции этот мягкий и застенчивый человек показал удивительную энергию и настойчивость.　

Боясь утомить больного, я коротко изложил Копусову «корреспондентский план»: до Петропавловска нам надо собрать у челюскинцев возможно больше статей, рассказов, воспоминаний, чтобы передать все эти материалы через камчатскую радиостанцию в редакцию.　

Копусов оживился:　

— Наметим сразу же темы и авторов, часть дела я возьму на себя.　

Спустя полчаса у нас был готов длинный список будущих статей: «В ледовом плену» — капитан Воронин, «В ожидании катастрофы» — физик Факидов, «Агония корабля» — Копусов, «Последняя вахта», «Нити связи протянуты», «Поселок в Чукотском море», «С киноаппаратом в Арктике»…　

— Сколько набралось? — спросил Копусов.　

— Двадцать восемь. Только бы написали!　

— Не сомневайтесь. Какой срок?　

— Дней пять, не больше. До прибытия в Петропавловск надо еще переписать эти статьи телеграфным языком со всеми тчк, зпт, квч и без предлогов…