– Правда это? – обратился Степан Трофимович к АлексеюНилычу.

– Я желал бы не говорить об этом, – отвечал Алексей Нилыч,вдруг подымая голову и сверкая глазами, – я хочу оспорить ваше право, Липутин.Вы никакого не имеете права на этот случай про меня. Я вовсе не говорил моеговсего мнения. Я хоть и знаком был в Петербурге, но это давно, а теперь хоть ивстретил, но мало очень знаю Николая Ставрогина. Прошу вас меня устранить и… ивсё это похоже на сплетню.

Липутин развел руками в виде угнетенной невинности.

– Сплетник! Да уж не шпион ли? Хорошо вам, Алексей Нилыч, критиковать,когда вы во всем себя устраняете. А вы вот не поверите, Степан Трофимович, чегоуж, кажется-с, капитан Лебядкин, ведь уж, кажется, глуп как… то есть стыднотолько сказать как глуп; есть такое одно русское сравнение, означающее степень;а ведь и он себя от Николая Всеволодовича обиженным почитает, хотя ипреклоняется пред его остроумием: «Поражен, говорит, этим человеком: премудрыйзмий» (собственные слова). А я ему (всё под тем же вчерашним влиянием и ужепосле разговора с Алексеем Нилычем): а что, говорю, капитан, как вы полагаете ссвоей стороны, помешан ваш премудрый змий или нет? Так, верите ли, точно я еговдруг сзади кнутом схлестнул, без его позволения; просто привскочил с места:«Да, говорит… да, говорит, только это, говорит, не может повлиять…»; на чтоповлиять – не досказал; да так потом горестно задумался, так задумался, что ихмель соскочил. Мы в Филипповом трактире сидели-с. И только через полчаса развеударил вдруг кулаком по столу: «Да, говорит, пожалуй, и помешан, только это не можетповлиять…» – и опять не досказал, на что повлиять. Я вам, разумеется, толькоэкстракт разговора передаю, но ведь мысль-то понятна; кого ни спроси, всем однамысль приходит, хотя бы прежде никому и в голову не входила: «Да, говорят,помешан; очень умен, но, может быть, и помешан».

Степан Трофимович сидел в задумчивости и усиленно соображал.

– А почему Лебядкин знает?

– А об этом не угодно ли у Алексея Нилыча справиться,который меня сейчас здесь шпионом обозвал. Я шпион и – не знаю, а Алексей Нилычзнают всю подноготную и молчат-с.

– Я ничего не знаю, или мало, – с тем же раздражениемотвечал инженер, – вы Лебядкина пьяным поите, чтоб узнавать. Вы и меня сюдапривели, чтоб узнать и чтоб я сказал. Стало быть, вы шпион!

– Я еще его не поил-с, да и денег таких он не стоит, совсеми его тайнами, вот что они для меня значат, не знаю, как для вас. Напротив,это он деньгами сыплет, тогда как двенадцать дней назад ко мне приходилпятнадцать копеек выпрашивать, и это он меня шампанским поит, а не я его. Но вымне мысль подаете, и коли надо будет, то и я его напою, и именно чтобыразузнать, и может, и разузнаю-с… секретики все ваши-с, – злобно отгрызнулсяЛипутин.

Степан Трофимович в недоумении смотрел на обоих спорщиков.Оба сами себя выдавали и, главное, не церемонились. Мне подумалось, что Липутинпривел к нам этого Алексея Нилыча именно с целью втянуть его в нужный разговорчрез третье лицо, любимый его маневр.

– Алексей Нилыч слишком хорошо знают Николая Всеволодовича,– раздражительно продолжал он, – но только скрывают-с. А что вы спрашиваете прокапитана Лебядкина, то тот раньше всех нас с ним познакомился, в Петербурге,лет пять или шесть тому, в ту малоизвестную, если можно так выразиться, эпохужизни Николая Всеволодовича, когда еще он и не думал нас здесь приездом своимосчастливить. Наш принц, надо заключить, довольно странный тогда выборзнакомства в Петербурге около себя завел. Тогда вот и с Алексеем Нилычем,кажется, познакомились.

– Берегитесь, Липутин, предупреждаю вас, что НиколайВсеволодович скоро сам сюда хотел быть, а он умеет за себя постоять.

– Так меня-то за что же-с? Я первый кричу, что тончайшего иизящнейшего ума человек, и Варвару Петровну вчера в этом смысле совсемуспокоил. «Вот в характере его, говорю ей, не могу поручиться». Лебядкин тоже водно слово вчера: «От характера его, говорит, пострадал». Эх, СтепанТрофимович, хорошо вам кричать, что сплетни да шпионство, и заметьте, когда ужесами от меня всё выпытали, да еще с таким чрезмерным любопытством. А вотВарвара Петровна, так та прямо вчера в самую точку: «Вы, говорит, личнозаинтересованы были в деле, потому к вам и обращаюсь». Да еще же бы нет-с!Какие уж тут цели, когда я личную обиду при всем обществе от егопревосходительства скушал! Кажется, имею причины и не для одних сплетенпоинтересоваться. Сегодня жмет вам руку, а завтра ни с того ни с сего, захлеб-соль вашу, вас же бьет по щекам при всем честном обществе, как только емуполюбится. С жиру-с! А главное у них женский пол: мотыльки и храбрые петушки!Помещики с крылушками, как у древних амуров, Печорины-сердцееды! Вам хорошо,Степан Трофимович, холостяку завзятому, так говорить и за егопревосходительство меня сплетником называть. А вот женились бы, так как вы итеперь еще такой молодец из себя, на хорошенькой да на молоденькой, так,пожалуй, от нашего принца двери крючком заложите да баррикады в своем же домевыстроите! Да чего уж тут: вот только будь эта mademoiselle Лебядкина, которуюсекут кнутьями, не сумасшедшая и не кривоногая, так, ей-богу, подумал бы, чтоона-то и есть жертва страстей нашего генерала и что от этого самого и пострадалкапитан Лебядкин «в своем фамильном достоинстве», как он сам выражается. Толькоразве вкусу их изящному противоречит, да для них и то не беда. Всякая ягодка вход идет, только чтобы попалась под известное их настроение. Вы вот просплетни, а разве я это кричу, когда уж весь город стучит, а я только слушаю даподдакиваю; поддакивать-то не запрещено-с.

– Город кричит? Об чем же кричит город?

– То есть это капитан Лебядкин кричит в пьяном виде на весьгород, ну, а ведь это не всё ли равно, что вся площадь кричит? Чем же явиноват? Я интересуюсь только между друзей-с, потому что я все-таки здесьсчитаю себя между друзей-с, – с невинным видом обвел он нас глазами. – Тутслучай вышел-с, сообразите-ка: выходит, что его превосходительство будто бывыслали еще из Швейцарии с одною наиблагороднейшею девицей и, так сказать,скромною сиротой, которую я имею честь знать, триста рублей для передачикапитану Лебядкину. А Лебядкин немного спустя получил точнейшее известие, откого не скажу, но тоже от наиблагороднейшего лица, а стало бытьдостовернейшего, что не триста рублей, а тысяча была выслана!.. Стало быть,кричит Лебядкин, девица семьсот рублей у меня утащила, и вытребовать хочет чутьне полицейским порядком, по крайней мере угрожает и на весь город стучит…

– Это подло, подло от вас! – вскочил вдруг инженер со стула.

– Да ведь вы сами же и есть это наиблагороднейшее лицо,которое подтвердило Лебядкину от имени Николая Всеволодовича, что не триста, атысяча рублей были высланы. Ведь мне сам капитан сообщил в пьяном виде.

– Это… это несчастное недоумение. Кто-нибудь ошибся и вышло…Это вздор, а вы подло!..