Вовку Северцева я помнила очень даже хорошо, года три назадЕвгения Петровна встретила его во время одной из своих творческих командировокна овощную базу. Вовка работал там грузчиком и вместе с базой хирел и нищал наглазах, а в свободное от основной работы время, которого было более чемдостаточно, писал прозу и стихи, сплошь состоящие из матерщины. Женька извлеклаиз недр своей памяти слово «постмодернизм» и принялась активно пропагандироватьВовкино творчество. Не то чтобы моя подружка совсем дура, нет, проблескиздравого смысла иногда радуют, правда нечасто, но к творческой интеллигенцииона относится с особым трепетом, и трепет этот буквально не знает границ. Кэтому следует добавить, что Вовка был высок, строен, красив и к тому жеблондин, а блондины в Женькиной жизни всегда играли роковую роль. В общем, подружкасовершенно потеряла голову от любви к поэту-матерщиннику, при этом онапараллельно крутила роман с режиссером нашего драмтеатра. Тому перевалило зашестой десяток, был он нудным, бездарным и об этом подозревал, а от Женькиныхпрелестей прямо-таки свихнулся и принялся безумствовать. Коварная Женька решилаобратить безумства одного возлюбленного на пользу другому и надоумила Вовкунаписать пьесу, что тот скоренько и сделал. Основным достоинством трагедии, какон ее обозвал, была все та же матерщина. Шедевр назывался «Апокалипсис душ», иречь в нем шла о двух алкашах, которые, заночевав на скамейке в парке,рассказывают друг другу историю своей жизни. Вторым этапом грандиозногоЖенькиного плана было уговорить режиссера поставить эту пьесу на Малой сцене. Ион ее поставил. Можете представить, как далеко к тому моменту зашло егосумасшествие. Пьеса произвела впечатление: ни один из сидящих в зале не смогдосмотреть ее до конца, хотя излияния двух алкоголиков были изрядно разбавленымузыкой (громкой) и двумя почти голыми девицами, которые, бог весть по какойнужде, время от времени появлялись из-за кулис и замирали в очень странныхпозах. Как выяснилось позднее, именно они и были душами тех самых алкоголиков.В общем, талант драматурга и талант режиссера сделали свое дело: видеть этобыло невозможно. Женьку постигло сомнение в отношении гениальностивозлюбленного, потому что из зала она, несмотря на большую любовь, сбежалапервой, умыкнув и меня. И все-таки подружка с нечеловеческим упорствомпродолжала пропихивать возлюбленного на Парнас. Организовала ряд статей вместной прессе, довела нескольких граждан до предынфарктного состояния, носвоего добилась: Вовка, а заодно и зануда-режиссер стали очень модными.Возлюбленный от такого-то счастья окончательно спятил, а в Женьку вцепился,точно клещ, справедливо подозревая, что без нее популярность его не стоитломаного гроша. На людях Женька демонстрировала безоблачное счастье, аоставшись наедине со мной, высказывала крамольные мысли в адрес любимого,потому как к этому моменту осточертел он ей хуже горькой редьки. Но о том,чтобы просто указать опостылевшему любовнику на дверь, не могло быть и речи, иЖенька вновь взялась за работу. Лишив здоровья еще нескольких людей, онавыбила-таки для Вовки творческую командировку в Германию. Из Германии Вовка невернулся, где-то возле кого-то пристроился и, по слухам, даже издавал какой-тожурнал. Режиссер тоже пошел в гору, его пригласили разом три театра, и он вконце концов покинул наш город, к огромному облегчению подружки. В общем,любовная история имела вполне счастливое завершение, чего не скажешь о другихЖенькиных историях. К родственникам некоторых бывших возлюбленных подружки я быни за что не рискнула сунуться, здесь же совсем другое дело, и, выслушав ее, яподумала, что заявиться к сестре Вовки, которого Женька буквально выпестовала,мы можем, не опасаясь, что нам укажут на дверь.

Одевшись в рекордно короткие сроки, я отправилась в гараж замашиной и вскоре уже тормозила возле Женькиного подъезда. Она стояла на балконеи, заметив мое появление во дворе, замахала руками, точно тонущий при видеспасательного катера.

— Выходи! — крикнула я, выглянув в окно машины,потому что подниматься на второй этаж мне было лень.

Женька вышла. С утра было прохладно, и по случаю этой самойпрохлады Женька вырядилась весьма оживленно: короткая кожаная юбка, красныеколготки в крупную клетку, оранжевые башмаки и замшевый френч, одетый на голоетело и застегнутый на одну пуговицу. Во дворе было довольно многолюдно, ноникто при виде Женьки не упал и даже не споткнулся, что меня слегка удивило.Впрочем, Женька всегда одевалась на редкость оригинально, а в этом доме жилауже давно, и к ее выкрутасам, должно быть, привыкли.

Подружка села рядом со мной, с недоумением воззрилась на мойанглийский костюм бутылочного цвета и досадливо проронила:

— Одеваешься, как секретарша. Ты ж творческая личность,где твоя фантазия?

— Заткнись, а? — ласково попросила я, трогаясь сместа.

Спортшкола находилась примерно в пяти троллейбусныхостановках от Женькиного дома. Время, потраченное на дорогу, она решилапосвятить воспоминаниям и, мечтательно глядя в окно, сказала:

— Как там Вовка в Германии? Ничего о нем не слышно…

— Может, вернется, — заметила я. При этих словахЖенька насторожилась и спросила:

— Чего это ему возвращаться?

— Вдруг немцам надоела наша матерщина?

— Здесь-то она тоже без надобности… и вообще, хватитболтать глупости, надо о деле думать…

Какое дело она имеет в виду, я не совсем поняла, нозадумалась. Тут мы как раз въехали во двор спортшколы, Женька ткнула пальцем вобшарпанную дверь и заявила:

— Вон туда.

— Может, Вовкина сестра в отпуске, надо было позвонитьсначала.

— Поучи, — перебила Женька. — Я с нейдоговорилась по телефону, она ждет нас в кафетерии.

Приткнув машину на крохотной стоянке, где каким-то чудомуместился десяток авто, мы вошли в здание спортшколы, поднялись на второй этажи гулким коридором добрались до кафетерия. Здесь за одним из столов сиделадевушка, в которой я сразу же признала Вовкину сестру, так они были похожи. Вдорогом спортивном костюме выглядела она просто потрясающе, к тому же быланатуральной блондинкой, а мне свои волосы приходилось подкрашивать. При виденас девушка поднялась и широко улыбнулась, а Женька помахала ей рукой.

— Это Лена, — сразу же перешла к делуподружка. — А это Анфиса. У нас к тебе несколько вопросов. — Мыустроились за столом, Женька придвинулась ближе к собеседнице и спросила: — Тыбыла знакома с Трусовым Станиславом Евгеньевичем?

— Разумеется, — удивилась Лена. — Кто ж егоздесь не знал? Он погиб пять лет назад вместе с женой, ты, наверное, слышала?

— Слышала. А что он был за человек?

— Ну… — Лена пожала плечами. — Хорошийорганизатор, отличный тренер, все чемпионы его… Да об этом в городе каждаясобака знает.