Князь, Ольга моментально подметила, выглядел чуточкусконфуженным, что при его всегдашней невозмутимости было даже странно.Повинуясь гостеприимному жесту генерала, она опустилась на изящный венскийстул, после этого уселся и хозяин кабинета, а вот граф остался стоять у стола,старательно отводя взгляд.

Генерал, и верно, был смущен. Без нужды перебирал бронзовыебезделушки на столе, выстраивая собак, медвежат и прочую живность (он былохотник до таких фигурок) в некое подобие воинского строя. Похоже было, что онстремится оттянуть разговор. Граф, наоборот, нетерпеливо переминался с ноги наногу.

– Оленька… – произнес наконец князь. – Делодля меня несколько неожиданное, а для тебя, сдается, и подавно… Но что уж тут…Как говорится, житейский сюрприз… Одним словом, господин граф только что просилу меня твоей руки. Я, как человек передовых взглядов, не могу, разумеется,навязывать свое мнение, но, думаю, ты все же должна выслушать господинаБиллевича… Житейское дело…

Ольга испытала безмернейшее удивление. Вскинула глаза награфа – тот, словно только этого и ждал, шагнул вперед, остановился перед еестулом и грациозно склонил голову.

– Именно так и обстоит, Ольга Ивановна. АндрейДмитриевич – ваш опекун, и потому естественным было обратиться к нему согласноправилам… Я прошу вашей руки. Честно признаться, я не мастер говорить красивыеслова, придется прибегнуть к избитым фразам, но что поделать, если они крайнеточно выражают мои чувства… Только вы можете составить мое счастье. Я не самыйлучший человек на свете, но, льщу себя надеждою, и не самый худший, и я сделаювсе, чтобы вы были счастливы…

Ольга чувствовала, что краснеет, жарко и обильно. Можноноситься по лесам на полудиком жеребце наподобие легендарных амазонок, палитьиз пистолета в разбойников, пускаться ночной порой на рискованные гаданья кколдуновой мельнице и совершать еще множество шальных поступков – однако бываютситуации, когда любая девушка, какая бы она ни была отчаянная, пунцовеет всмущении…

Генерал, чуть растерянно улыбаясь, произнес:

– От себя могу добавить, Олюшка, что господина графасамым превосходным образом аттестовал мой родной брат, а это, согласись,кое-что да значит… Скажу по совести, я и Татьяне не желал бы лучшего жениха…Говоря попросту, мне представляется, что это превосходная партия – я человеквоенный и дипломатничать не приучен. Ты, конечно же, вправе решать сама, взвесьхорошенько и подумай…

Ольга наконец-то справилась со смущением. Шуткой здесь,разумеется, и не пахло, но настолько все это неожиданно…

Она подняла глаза и спросила почти обычным голосом:

– Господин граф, неужели за те короткие минуты, что выменя здесь видели, я успела внушить вам такие чувства?

Биллевич ответил без малейшей запинки:

– Ольга Ивановна, вы изволите ошибаться. Я, конечно,человек чуточку легкомысленный, но все же не такой вертопрах, чтобы терятьголову после мимолетного знакомства. В прошлом году в Санкт-Петербурге я имелсчастье наблюдать вас трижды: на балах у Воротынских и Шпильгагенов и на обедеу Путятина. Выражаясь высокопарно, вы ранили мне сердце еще у Воротынских. Вы,конечно же, меня не помните, не обращали внимания – мудрено ли такой красавице,пользовавшейся большим успехом и окруженной самыми блестящими кавалерами… Мыдаже не были друг другу представлены, но вы остались в моем сердце. Я наводил овас справки, искал встречи, и вот представился случай… Вы вольны, конечно, меняотвергнуть…

Он говорил что-то еще, гладко, убедительно и горячо, ноОльга не слушала, вновь охваченная нешуточным изумлением, но уже по совершеннодругому поводу…

От лица графа, от его шевелящихся губ, от рук, когда онделал мягкие, плавные жесты, исходило нечто странное – синие полупрозрачныеленты наподобие тумана или цветного фейерверочного дыма. Сохраняя постоянныеочертания, эти туманные цветные струи сплетались причудливыми гирляндаминаподобие тех, что мастерски вырезал из бумаги на Рождество лакей Филипп,складывались в обширные фестоны, тянулись к Ольге, прямо к ней, смыкалисьвокруг уже почти непроницаемым синим куполом, заслоняя от взора кабинет и обоихмужчин. Касались обнаженных рук, плеч, лица, висков, лба – и всякий разследовал легонький укол, не болезненный, но досадный. Сама не в силах объяснить,что она делает, Ольга каким-то непостижимым образом напряглась – и острыекончики загадочных лент отшатнулись, словно под порывом ветра, уже неприкасались к коже, беспомощно повисали на некотором отдалении, а потом всяокружившая ее синяя паутина стала истаивать, истончаться, проглянули лица князяи его гостя, обстановка кабинета. Ольга тем же непонятным ей самой образом наперла– и воздух совершенно очистился от синих полупрозрачных струй.

Судя по безмятежному лицу князя, для него это зрелище так иосталось незамеченным. А вот на лице графа проглянуло неприкрытое удивление,словно он ожидал чего-то другого. Он произнес еще несколько высокопарных,банальных, гладких фраз – а потом замолчал.

– Убедительно звучит, право! – воскликнул князьпреувеличенно бодрым тоном, пытаясь снять возникшую неловкость. – Сразувидно, Олюшка, что сердце ты растревожила нашему гостю всерьез… Что скажешь,душа моя?

Ольга улыбнулась почти спокойно:

– Граф, я отвечу банальностью же: все это слишкомнеожиданно, и мне следует подумать… Безответственно было бы решать такие дела,пользуясь военными терминами, с налету…

На лице графа по-прежнему отражалось крайнее изумление. Явнособытия развивались не так, как было им намечено. Однако он ответил сневозмутимостью истинно светского человека:

– Ольга Ивановна, я ни за что на свете не желал бы васпринуждать и выказывать нетерпение. Разумеется, подумайте, я буду ждать вашегоответа…

Хорошо еще, что не добавил «с трепетом», мысленно фыркнулаОльга, это было бы уж чересчур. Но каковы ухватки! Поневоле начинаешь верить,что за словами Бригадирши что-то есть. Трудно признать, что старушка во всемправа, но что-то тут определенно нечисто…

Она опомнилась, видя, что графа уже нет в кабинете и они скнязем остались наедине.

– Оля, подумай, – серьезно сказал князь. –Это не забава, жених настроен серьезно. Кто бы стал так шутить… Ты только, божеупаси, не подумай, что я хочу от тебя избавиться. Клянусь тебе чем угодно: тыдля меня как родная дочка, я себя не опекуном, а отцом чувствую. Это твойдом. – Он сделал обеими руками широкий жест. – Живи хоть до скончаниявеков. Но послушай… Отцовский долг в том и заключается, чтобы дочерей пристроитьсо всей надежностью и, пардон, выгодой для них же самих. Честью клянусь, я идля Тани лучшего жениха бы не желал: молод, недурен, богат несказанно, принятпри дворе… Мишенька заверяет, что человек весьма и весьма неплохой – не мот, непьяница, не картежник, доброго нрава. Графиня Ольга Ивановна Биллевич, –произнес он с некоторой мечтательностью. – Чем плохо? Будущее твое будетустроено раз и навсегда. Прости старого рубаку за прямоту, но ведь, насколькомне известно, нет у тебя пока сердечного друга, ведь верно? Ни от чего тебе ненадо отказываться и никакую прежнюю любовь попирать не придется… Прав я?