– Может, поймать вам такси?

– Нет, я поеду на метро, – повторила она.

– Как скажете.

Дюжин взял сумки, испытывая облегчение от того, что девушкане попросила проводить ее до места назначения. Это совершенно не входило в егопланы, ему хотелось как можно скорее вернуться на работу или хотя бы позвонитьКаменской и сообщить, что усилия даром не пропали. На внутренней стороне кольцас крупным бриллиантом было выгравировано: «Моей любимой».

– И что будем делать дальше? – спросил ЮраКоротков, переводя взгляд с Насти на Дюжина.

– Выяснять, откуда у Леры кольцо, – вздохнулаНастя.

– Интересное кино! – возмутился он. – А какты собираешься это делать, хотел бы я знать? Дедушку трогать нельзя, внученькутрогать тоже нельзя, потому что она может рассказать дедушке о наглых вопросахплохих дяденек из милиции.

– Ребята, – вступил в обсуждение Дюжин, – аможет, вы переборщили? Лера чудесная девушка, я не верю, что она может быть вкурсе уголовных дел своего деда. И потом, у нее такое горе и она такпереживает…

– Какое это, интересно, у нее горе? – нахмуриласьНастя.

– Сначала родителей убили, потом жениха. Она без слезне может даже говорить об этом.

Коротков хмыкнул, а Настя ехидно рассмеялась, несдержавшись.

– Паша, ты тоже попался. Родителей ее убили десять летназад, любой нормальный человек от этой травмы давно уже оправится и перестанетплакать. А что касается убитого жениха, то это вранье чистой воды.

– А что, его не убили? – несказанно удивилсякапитан. – Неужели наврала? Зачем?

– Убили, убили, – сказал весело Коротков. –Только не жених это был, а просто поклонник, которого изредка, вероятно,допускали до тела. Она даже на похороны не соизволила явиться, а в разговоре сАськой заявила, что и в качестве поклонника не воспринимала юношу всерьез.

– Зачем же тогда… – недоуменно повторилДюжин. – И слезы были такие натуральные.

– Паша, эта девочка привыкла всю жизнь спекулировать насвоей трагедии. Ах, вы не понимаете, как это ужасно – потерять родителей, даеще от руки собственного деда, да еще теперь с этим противным дедом жить пододной крышей. Ах, никто меня не понимает, такую необыкновенную, никто меня неценит, такую особенную, куда вам всем до меня, вы же не пережили такого горя,как я. Вот так примерно, – спокойно объяснила Настя. – Лера Немчиновахорошая девочка, с этим никто не спорит, вполне вероятно, она добрая и неподлая, но при всем том она привычная спекулянтка. И она не хочет понимать, чтопрошло уже десять лет и ее попытки казаться убитой горем просто смешны. Онатщательно культивирует из себя трагическую и непонятую фигуру. А тут еще смертьБарсукова подвернулась, как удачно, можно и на этом поиграть, можно сказать,что погиб жених, и пустить светлую девичью слезу.

Дюжин с осуждением посмотрел на нее.

– Слушай, Каменская, ты потрясающе цинична. Не можетбыть, чтобы все было так, как ты говоришь. Почему ты во всех людях видишьтолько плохое? Почему ты сразу начинаешь подозревать их в неискренности?

Настя с интересом глянула на коллегу. Вот уж в ком она непредполагала такой трепетности, так это в Павле, который казался ей простым инезатейливым, как пряник.

– Знаешь, Пашенька, лучше изначально думать о людяхплохо и потом радоваться, что они оказались лучше, чем ты думал, нежели сразудоверять им и потом локти кусать, – примирительно произнесКоротков. – Считай это проявлением нашей сыщицкой профессиональнойдеформации. А на Аську ты напрасно бочку покатил, она не циничная, а рациональная.Значит, так, сердечные мои, пока вы тут копошитесь в сомнениях, я вношупредложение и прошу его не обсуждать.

– Какое? – тут же спросил Дюжин.

Коротков не ответил, а Настя задумчиво сказала:

– Пожалуй, ты прав, Юра. Другого выхода у нас пока всеравно нет, коль мы приняли решение проявлять максимальную осторожность вотношении деда Немчинова.

– Какое предложение-то? – нетерпеливо повторилкапитан. – Вы о чем говорите?

Коротков театрально развел руками и скорчил клоунскуюрожицу.

– О предложении. Я же сказал, что оно вносится, но необсуждается. Так что вопрос закрыт.

– Ноя…

– Иди, Паша, – негромко сказала Настя, – этоуже не наше с тобой дело. Мы преступлений не раскрываем. Мы с тобой теперьбумажные крысы. Юра знает, что делает.

Дюжин ушел, обиженно насупившись. Насте было неловко,ситуация, на ее взгляд, сложилась не очень-то красивая. Когда Павел был нужен –привлекли его к делу, послали выполнять задание, а теперь темнят, отстраняют отобсуждения. Любой бы на его месте обиделся.

– Ну что ты так смотришь? – взорвалсяКоротков. – Пашеньку твоего обидели? Подумаешь, нежный какой. Да ондевушке Лере через пять минут обо всех наших сомнениях расскажет, и что мыбудем делать тогда?

– Почему ты думаешь, что расскажет?

– Да потому, что он втюрился в нее по уши, это женевооруженным глазом видно! И она для него теперь свет в окошке и кладезь всехмыслимых и немыслимых добродетелей. Между прочим, он женат?

– Не знаю, – пожала плечами Настя. – Этоимеет значение?

– Вполне возможно. Если он влюбился…

– Да с чего ты это взял?!

Коротков пододвинул стул к ее столу, взял Настины руки всвои, поцеловал ее пальцы.

– Дорогая моя, я всегда знал, что обожаю тебя, ноникогда не мог понять почему. И вот только теперь наконец понял.

Она смягчилась и тепло улыбнулась ему.

– И почему же?

– Потому что ты – святая. В самом прямом смысле этогослова. Ты в любом человеке всегда видишь в первую очередь личность, ум ихарактер, а о том, что этот человек имеет еще и половые признаки, тывспоминаешь, когда выясняется, в какой туалет он ходит, в мужской или женский.Это прекрасное качество, и я тебя за это искренне люблю. Ты не умеешьфлиртовать и не понимаешь, когда это делают другие. И именно поэтому ты неумеешь видеть признаки влюбленности, которые человеку опытному просто в глазабросаются.

– А человек опытный – это, конечно, ты? – подделаего Настя.

– И я в том числе, и подавляющее большинство населениянашей планеты. Дюжин влюбился в Леру Немчинову, и если ты этого не заметила, топросто поверь мне на слово.

– Хорошо, – согласилась она, – поверю. И вответ на твою небывалую искренность скажу, что флиртовать я умею будь здоровкак, а тот факт, что ты об этом так и не узнал до сих пор, свидетельствуеттолько о том, что я умею это очень хорошо скрывать.

– Серьезно?