– Наверное, никогда, – ответила она. –Характер такой. Вот вы говорите, что про меня легенды ходят, а я не верю. Тоесть я знаю, что они действительно ходят, и мне их даже пересказывали, но яникак не могу поверить, что это про меня. Не могу поверить, что это про меняговорят, будто и в самом деле я что-то там гениально придумала илифантастически угадала. Это про кого-то другого. Я все время помню, сколько разошибалась.

– Вы должны помнить не об этом, а о том, сколько развас пытались переманить из отдела Гордеева. Кто будет переманивать сотрудника,от которого мало толку, а? Почему вы считаете других глупее себя?

– Я не считаю, – улыбнулась Настя. – Совсемнаоборот, я считаю их умнее. Поэтому и боюсь показаться дурой.

Заточный осуждающе покачал головой, и его солнечная улыбкане могла обмануть Настю. Она ясно видела, что начальник недоволен.

– Вам это не нравится, я понимаю, – удрученносказала она. – Но я такая, какая есть, и вы прекрасно это знали, когдаприглашали меня к себе работать. Жалеете?

– Никогда. Буду вас перевоспитывать.

– Не надо, – взмолилась Настя, – я ужестаренькая для педагогических экспериментов.

– Вот видите, вспомнили о возрасте. То вы маленькая, тостаренькая. Ладно, скажите лучше, что вы там придумали.

Настя с облегчением перевела дух. Ну вот, воспитательныемеры позади, а о деле говорить куда приятнее.

– Понимаете, – начала она, – засылать в нашивузы своих мальчиков и девочек – дело рискованное. Ведь абитуриент, даже еслион уже в эти годы сволочь отъявленная, совсем не обязательно останется таким жечерез четыре года, когда его будут выпускать на практическую работу. Четырегода в юном возрасте – это ужасно много, человек может стать совсем другим. Гдегарантия, что за эти четыре года он не переменится? Поэтому, я думаю, еслираннее внедрение и имеет место, то лишь в крайне редких случаях. Есть другойпуть, более эффективный и верный.

– Какой?

Иван Алексеевич отошел от Насти и снова сел на свое место.Правильно, лирика закончилась, началось дело.

– Нужно вербовать мальчиков примерно курса со второгоили старше, выискивать тех, кто падок до легких денег и не особенно расчетлив,и подсаживать на компре. Понимаете?

Заточный погладил длинными сухими пальцами виски, кивнул.

– Продолжайте, я вас слушаю внимательно.

– Идем дальше. Кто может лучше других знать, какиемальчики для этого дела годятся? Кто пользуется у слушателей доверием? Ктоможет сделать так, что мальчик в учебное время будет заниматься неизвестно чем?Ответ примитивно прост: курсовые офицеры. Я специально выясняла, откуда ихберут, и оказалось, что огромное их число – это не милиционеры, а армейские.Сокращенные, оставшиеся без жилья, обиженные на армию, которая отняла у нихлучшие годы молодости и взамен ничего не дала. Им катастрофически нужны деньги,потому что пенсия, если она вообще есть, мала, а они еще достаточно молоды,чтобы удовольствоваться сидением на печке. Курсовые офицеры, особенно пришедшиеиз армии, – это самое слабое звено. Сначала подсаживают их, а потом они всвою очередь вовлекают слушателей. И тогда слушатель, даже если к моментувыпуска из института он опомнится и решит жить честно, уже никуда не денется,на нем соучастие, и не одно, пусть в мелочах, но зато много. Я знаю, как этовсе проверить на уровне статистики, но, чтобы не тратить попусту время, мнехотелось бы поговорить с вашим сыном, чтобы уточнить гипотезу.

– Вы полагаете, он может об этом знать?

– Не знаю. Но я не собираюсь его об этом спрашивать.Если не знает – так и не знает, а если знает, то мои вопросы поставят его всложное положение. Товарищей закладывать, знаете ли… Малоприятно.

Заточный помолчал немного, потом снова кивнул.

– Хорошо, Анастасия, приходите к нам сегодня часов ввосемь, заодно и поужинаем. У вас все?

– Все.

– Тогда идите. Нет, минутку. – Он поднял руку,словно желая остановить Настю. – Еще один вопрос. Что там с убийствомслушателя? У ваших друзей что-нибудь двигается?

Настя отрицательно покачала головой.

– Ничего. Ни с места. Но есть возможность подобраться кдеду Немчинову, мы это сейчас отрабатываем.

– Почему так долго? Он в бегах?

– Да что вы, никуда не делся. Но я его боюсь.

– Вот даже как? Отчего же?

– Не знаю. – Настя легко рассмеялась и пошла кдвери. – Он мне внушает какой-то священный ужас. Боюсь его спугнуть и ЮруКороткова этим страхом заразила.

– И Дюжина тоже, – усмехнулся генерал. –Нехорошо, Анастасия.

– Ай-яй-яй, – протянула она саркастически, –Павел Михайлович уже успел стукнуть? Тоже нехорошо.

– Согласен. Вы можете не спрашивать у меня разрешения,но докладывать все-таки надо. Договорились?

– Извините, – пробормотала Настя и выскользнула изкабинета.

Ну Дюжин, ну гад! Речевое недержание у него, что ли?Конечно, ничего запрещенного Настя не сделала, отправив его познакомиться сЛерой Немчиновой. Это была дружеская просьба, а не приказ, уговаривать Павла непришлось, он с удовольствием взялся выполнить поручение, ему и самому былолюбопытно попробовать, как это бывает. А потом вернулся и прямиком отправился кначальству.

Первым побуждением Насти было тут же зайти к Дюжину ивысказать ему все, что она думает. Идя по коридору, она уже почти дошла докабинета, где сидел капитан, и вдруг опомнилась. Зачем? Что она ему скажет? Чтоон поступил неправильно? А почему, собственно, неправильно? Кто сказал, что онне должен был так делать? Павел поступил так, как считал нужным, то есть с еготочки зрения он поступил совершенно правильно, и что по этому поводу думает егонаставник Каменская, ровно никакого значения не имеет. У него такой характер, унее другой, так какой смысл высказывать претензии? У Дюжина не меньше основанийупрекать ее в том, что она сама не доложила Заточному.

Поймав себя на этих мыслях, Настя расхохоталась и почтивприпрыжку помчалась к себе. Нет, поистине мысль о том, что все люди разные,приносит массу веселых минут. Особенно когда самого себя ловишь на привычкемерить других по собственным меркам. Очень полезная мысль. Крайне, можносказать, плодотворная.

Домой в этот вечер Настя возвращалась поздно, ужин уЗаточного затянулся, и теперь ей предстояло пройти несколько сотен метров от автобуснойостановки до дома по неосвещенным пустынным дворам. Этого участка пути онавсегда боялась, особенно после того, как однажды ее здесь чуть не убили. Можнобыло бы из метро позвонить Лешке и попросить встретить, но ей не хотелосьбеспокоить мужа. «Экая я, однако, стала стеснительная», – подумала она сусмешкой.

Весь вечер Настя расспрашивала Максима Заточного осуществующих в институте порядках, о том, какую роль выполняют курсовые офицерыи что нужно, чтобы без уважительной причины пропускать занятия. Она не задалапарню ни одного каверзного вопроса, отвечая на который ему пришлось бы«закладывать» своих однокурсников или курсовое начальство, но и без того по егосвободному рассказу было видно, что он ничего не знает. Это в определенномсмысле подтверждало выстроенную ею гипотезу: отличников не трогают, потому чтоотличники видят перед собой цель и планомерно к ней идут, мало шансов сбить ихс пути истинного. Отличник, особенно если он и в школе хорошо учился, хочетчего-то добиться, например, остаться после получения диплома в институте иписать диссертацию, а потом заниматься преподавательской работой. Или, каквариант, получить хорошие знания в области экономики, гражданского ифинансового права, потом немножко поработать в милиции, пока призывной возрастне истечет, и покинуть милицейские ряды, чтобы стать юристом в большой фирме,где платят по сравнению с милицией просто миллионы. Или же, как еще одинвариант, специализироваться в международном праве и иностранных языках и послевыпуска получить престижную работу в Бюро Интерпола или в Управлениимеждународных связей министерства. Причины для отличной учебы могут быть идругими, но в любом случае понятно: слушатель видит цель и идет к ней, иразмениваться на глупости вряд ли станет. Быть отличником в вузе далеко непросто, дисциплин много, и они настолько разные, что невозможно получатьпятерки по всем предметам, не прилагая никаких усилий и выезжая исключительнона общей сообразительности и эрудиции. Надо много заниматься, порой отказываясебе в таких приятных вещах, как дискотеки, встречи с друзьями и девушками идаже простой отдых. И если человек умеет на протяжении длительного времени себев этом отказывать, то бессмысленно соваться к нему в попытках толкнуть наглупые поступки, которые его самого потом же и свяжут по рукам и ногам, и всеусилия, которые он прилагал, чтобы быть отличником, пойдут насмарку. Пустаятрата времени, ничего не выйдет.