очага, и девочка наконец-то разглядела, кто сидел в большом кресле у самого огня.

— Папа?

Как была, в одном сапожке и пальто, висящем на одном плече, она бросилась к отцу. Тот весело рассмеялся, закружил ее по комнате.

Совсем как прежде.

— Ты чего вдруг, Ханна?

Она и сама не знала, отчего отпрянула от него. Глухо зарычал Руно, а огонь в камине ярко вспыхнул и заметался раненым зверем за чугунной решеткой.

Этого не может быть.

С возвращением, Ханна — няня встречала ее добродушным ворчанием, откуда взялась эта чужая фраза? А еще елка — теперь, вблизи, девочка рассмотрела украшения. Алые сердца на серебряных лентах, медведи и золотые ангелы — а их елку Ханна украшала стеклянными снежинками, подаренными матери еще ее дедом-стеклодувом.

— Ты не мой отец, — после этих слов камин в комнате погас, зато на стенах заплясали светящиеся тени. Ни няни, ни пса уже не было видно. Пропала и елка, и красная накидка с меховой оторочкой — только она и чужак с лицом отца.

— Что ж, я всегда подозревал, что ты не такая глупышка как остальные. Ведь поэтому-то, — сильная рука сжала ее запястье, — цветок тебя и выбрал?

Где же сила солнечного ключа? Ханна тщетно взывала к девушке, спасшей ее из воды. Но кукла впустую таращила на нее стеклянные глаза, а по дорогому платью лишь изредка пробегали всполохи солнечного света.

— Какая магия, — Хокан причмокнул губами. Он успел вернуть себе прежний облик, вот только вместо кружевного воротника вокруг его шеи обвились змеи. — Огромная сила. И невинность. Может быть, поэтому это волшебство встречается так редко? И совершенно не способно себя защитить…

Голос у него стал ломаться, и в нем отчетливо зазвучали глубокие женские нотки. Рука, подхватившая Ханну за подбородок, без сомнения, тоже была женской, с длинными ногтями, унизанная звенящими браслетами до самых пальцев.

— Я сохраню тебе жизнь, девочка, — один глаз колдуньи сверлил ее ледяным пронизывающим взглядом, в другом таилась беспроглядная тьма. — Я даже могу сделать так, что твой отец, мать — все, кто тебе дорог, вернутся к тебе и смогут разговаривать с тобой, как при жизни. Но взамен ты должна отдать мне свое солнце…

Нет, она никогда не сдастся. Что бы там ни обещала колдунья, как бы страшно ни шипели ее змеи — нельзя отдавать ей свое тепло.

Кукла в ее руке пропала — а взамен на ладони затрепетала солнечными крыльями огромная бабочка. Взмах — и солнечные искры обожгли алчно дрожащие скрюченные пальцы, еще один — и колдунья с криком выпустила Ханну, отскакивая к стене. Ее лицо втянулось и побелело, а после и вовсе отвалилось вырезанной маской. Черты, скрывавшиеся все это время под ней, смутно напоминали лицо графа — враз постаревшего лет на тридцать.

Ханна не помнила, как добежала до стены — двери, естественно, там уже и в помине не было. Но от прикосновения бабочки стена и вовсе растворилась, будто то была не каменная кладка, а простой мираж, наваждение.

Столпившиеся в зале слуги, солдаты, важные министры и разряженные дамы — все с криками бросились врассыпную, когда из разлома показалось искореженное тело Хокана. Магия высосала его силы, изуродовала тело, но не убила.

— Граф… что с ним стало?

— Словно одержимый… чистое зло!

Да, на сей раз его мало заботило мнение окружающих: сгустки тьмы метались по всему залу, вверх и вниз, уродуя золоченую лепнину и фрески чернильными подтеками. Ханна его уже не интересовала — фейри выхватили ее встали рядом горой, оплетя ее и королеву гибкими ветвями. Бабочка, живой сгусток золотистого света — вот единственное, что хотело поймать темное существо, пока еще не исчерпало последние крупицы сил своей жертвы.

После нескольких головокружительных кругов, клокочущая масса вылилась наконец через балкон в сад — и вовремя, иначе в зале все бы задохнулись от густого зловония, смеси дыма и горклых благовоний. Солнечный лучик вновь заметался в стороны, будто поддразнивая преследователя, а затем нырнул прямо в фонтан, что не иссякал ни в жару, ни в страшный мороз.

Вода мгновенно почернела и зашипела, когда следом ввалилось раздутое тело графа. Казалось бы, чаша была слишком крохотной, чтобы вместить всю массу ядовитой злобы. Но вот, мало-помалу, под удивленными взглядами придворных, грязные щупальца, черным терном оцепившие мраморный бортик, начали понемногу разжиматься, скрываясь в прохладной глубине.

— Из всех фонтанов… — горько заметила королева, — надо было выбрать мой самый любимый!

Яблоко раздора

Все осколки из зеркальной комнаты Марна собрала в серебряный сундучок. Фейри, покосившись на хлипкий замок, посоветовали было подобрать что-то более надежное, однако же открыть покрытую вязью крышку так и не смогли, как ни тужились.

— Куда их теперь? Нельзя же просто так выбросить?

— Их не место здесь, — Марна провела рукой по крышке, и среди резных цветов на миг вырисовалось изображение шутовского колпака с бубенцами. — Ни в воде, ни в земле. И огонь их не возьмет.

— А если бросить их в тот фонтан, вдогонку? — не унимался Бересклет.

— Ты что? — Коори покрутил ореховым бубенчиком у виска. — А вдруг это ему только силы прибавит?

— Кому ему?

Темному Графу. Вернее, тому, что когда-то им было. Изодранный кафтан и ошметки залитой черным кружевной рубашки — вот все, что всплыло на поверхность пару дней спустя. Королева велела их не трогать, а закопать вместе с фонтаном — и вскоре на месте символа вечной любви высился холмик, как могила. И поскольку у всех от этого места мурашки бегали по коже, было решено обнести его решеткой, а внутрь пустить дикий плющ — несмотря на первые заморозки, тот за неделю разросся так, что никто бы в жизни не нашел воронки, через которое темное колдовство ушло в землю. А после выпал первый снег, запорошив былое снежно-белым покрывалом.

— Может, Ристафал за ним присмотрит?

— Ему только этого не хватало, помяните мое слово. — Фафнир, восстановленный в должности и живо приобретший былой лоск, то и дело поправлял встопорщенные усы, над которыми каждое утро по нескольку часов корпел лучший цирюльник двора. — Он сейчас небось рад-радешенек, что от нас избавился. Нет, как по мне, так следует отвезти осколки назад. Откуда магия пришла, туда пусть и уходит…

— Нет уж, — решительно заявила Марна, и вместительный сундучок сжался в ее руках до размера спичечного коробка. Для него нашелся и мешочек из мягкой кожи, затягивающийся тугой петлей. А для мешочка — сумочка с нашитыми деревянными бусинами. И лишь потом — один из бездонных карманов в широком переднике ведуньи. — Может,