— Черт его знает. Шеля и Шеля. Они же как собаки, всепо кличкам. Мой к имени года два привыкал, а все равно иной раз будто неслышит, а рявкни: «Пятерня», сразу уши торчком. Живет где-то на Пушкарской,точнее не скажу.

— Шеля после драки здесь не показывался?

— Нет. Он теперь недели две не появится. Может, ибольше, если узнал, что дружка убили.

— Понятно. Пистолет где? — помедлив, спросила я.

Женщина встала и вышла из комнаты. Когда вернулась, в рукаху нее был сверток.

— Что ж, — сказала я, поднимаясь. — Большоеспасибо за то, что уделили мне время.

— Пожалуйста, — усмехнулась женщина, и мы вместевышли в зал.

Василий устроился за стойкой и откровенно скучал. Увидевнас, насторожился, взглянул на жену, но, не обнаружив на ее лице следовнедовольства, успокоился. Проводил меня взглядом, его примеру последовали всепосетители. Взгляды были скорее любопытными, чем враждебными, но и против враждебныхя не возражала, в конце концов, взгляды — это только взгляды.

Оказавшись на улице, я прикинула, как далеко отсюдаПушкарская. Вроде бы недалеко. Машину, пожалуй, лучше оставить здесь, дабы непривлекать лишнего внимания. Я направилась в переулок, поглядывая на редкиетаблички на домах с названиями улиц. Наконец обнаружила нужную и свернула.Пушкарская улица небольшая, застроенная двухэтажными домами. По одной версии,здесь когда-то лили пушки, по другой — стоял какой-то полк, у которого этисамые пушки были в ходу. Не знаю, как раньше, а сейчас улица выгляделаисключительно мирно. Липы, кусты сирени, акация в палисадниках. Тихие дворики,на скамейках старушки, сплошная идиллия. «Сашке бы здесь понравилось», —подумала я, а заодно принялась гадать, где сейчас мой пес.

Заглянув в один из двориков, я увидела компанию мужчин,игравших в домино под липой. Патриархальность здешних нравов умиляла. Я подошлаи вежливо поздоровалась, мужчины при моем появлении смолкли и смотрели на меняс интересом.

— Я ищу Шелю, — сообщила я. — Кто-нибудьзнает, где он живет?

— Кольку, что ли? — спросил самый старший.

— Наверное, — пожала я плечами.

— Да Колька, Колька, — кивнул его соседсправа. — Через два дома по этой стороне, первый этаж, там спросите.

Я поблагодарила и пошла дальше. Дом, где жил Шеля, тожеоказался двухэтажным, дверь единственного подъезда была распахнута настежь, нов подъезде было чисто, у двери постелен полосатый половичок. Я позвонила вближайшую квартиру. Дверь открыла молодая женщина с ребенком на руках.

— Вам кого? — спросила она с удивлением.

— Николая. Не подскажете, в какой он квартире живет?

— Колька? — Она быстро оглядела меня с ног доголовы, теперь удивление просто переполняло ее. — А вы кто?

— Я из милиции, — со вздохом сообщила я. Ребенокнеожиданно заплакал, хотя до той поры был увлечен пластиковой рыбкой, а женщинавроде бы тоже приготовилась реветь вслед за ним.

— Чего он опять натворил?

— Может, мы поговорим в квартире? — внесла яразумное предложение.

— Скотина безмозглая, — прошептала женщина. —Ведь сколько раз ему говорила… Вы проходите, проходите, вот туда… — Онаотступила в сторону, пропуская меня, и кивнула на дверь. — Вон он,красавец, отсыпается. Работать у него, видишь ли, здоровья нет, а пить да жратьсколько угодно. Убила бы сволочь… — Говоря все это, она трясла ребенка внадежде, что тот успокоится. — Да замолчи ты! — рявкнула на негоженщина. — Вылитый папаша. Еще один алкаш на мою голову. — Мальчонка,которому от силы было месяцев десять, от такого прогноза разом присмирел.

На диване возле окна лежал мужчина лет тридцати, в трусах иодной тапке. Под головой вместо подушки почему-то был тулуп. В маленькойкомнате, кроме дивана, с трудом уместились шифоньер, стол, с зажатой между нимидетской кроваткой, тумбочка с телевизором и холодильник. Женщина положиламалыша в кроватку и повернулась ко мне:

— Чего он натворил-то?

— Дружка его убили, — ответила я, оглядываясь.

Женщина извлекла из-под стола табуретку и подвинула мне,сама села на диван, ткнув благоверного кулаком в бок, чтобы подвинулся.

— Это которого? — спросила она с интересом.

— Гену.

— Какого Гену? А, это который из Москвы приехал?

— Из Москвы, — кивнула я. — Давно он здесьобъявился?

— В воскресенье. Ну, мой сразу и смылся. Я дверьзаперла, так он в окно, сволочь. Первый этаж. Да он бы и со второго сиганул.

— А зачем Гена сюда пожаловал, не говорил?

— Так Гена этот местный. После отсидки в Москвуподался, вроде у него там родственники. Хотя… черт их знает, пьяниц проклятых.Пришел, принялись обниматься, дело ясное, мой опять в запой сорвется. Я его вкомнату запихнула, на ключ заперла и Гену этого отправила восвояси. Говорю,чтоб духа его не было. А Колька в окно. Явился с разбитой мордой. Вон,взгляните, до сих пор живого места нет. Лыка не вяжет, свалился у порога и до утраспал. Пока я с мальчишкой в поликлинику ходила, опять набрался и всю неделюточно неваляшка. Встанет, глазом не успеешь моргнуть, уже исчез, а являетсячуть живой. Разведусь я с ним, — вздохнула она. — Нет больше силтерпеть. Еще дружки эти… сам дурак дураком, а дружки форменная шпана.

— Про Гену он ничего не рассказывал?

— Какое там рассказывать, говорю, лыка не вяжет. А чегос Геной этим? Кто убил? За что? Мой-то дома ночевал, он, конечно, дурак, нозачем ему с дружком ссориться?

— Они драку в пивной устроили, ваш сбежал, а Гена вбольнице оказался.

— Ох ты, господи. И что, умер? Но ведь мой-то невиноват…

— Я поговорить с ним хотела. Вы не знаете, где Гена внашем городе остановился?

— В гостинице. В какой, не скажу, но слышала, как прогостиницу говорил.

— А фамилию его знаете?

— Генкину? Понятия не имею. У этого дикобраза что нипьянь, то друг, всех запоминать памяти не хватит.

— А зачем он приехал, не рассказывал?

— Сейчас я разбудить его попробую, — вздохнулаженщина. — Только это не так просто.