Я потянул ее за руки и бросил на кровать. Все знали, что наэтом великолепном, высоко взбитом ложе Бьянка всегда спит одна. Изголовьеукрашали огромные позолоченные лебеди и колонны, поднимающиеся к пологу,расписанному танцующими нимфами. Прозрачные занавески были сотканы из золотых нитей.Ничто здесь, равно как и в красной бархатной постели моего господина, ненапоминало о царящей за окнами унылой зиме.

Я наклонился и поцеловал ее, приходя в неистовство отнеподвижного, холодно-спокойного и пронзительного взгляда ее красивых глаз. Ясжал тонкие запястья и, сложив вместе ее ладони, схватил их одной рукой, чтобыиметь возможность разорвать ее изящное платье. Я рвал его торопливо, так, чтовсе крошечные жемчужные пуговицы полетели в сторону, обнажая кружевной корсетна китовом усе. Потом я разломал и его, как плотную скорлупу.

У нее оказалась маленькая свежая грудь, слишком нежная идевичья для борделя, где пышные формы были в порядке вещей. Тем не менее янамеревался насладиться ими в полной мере. Я напел ей какую-то песенку иуслышал ее вздох. Я спикировал на нее, все еще прочно сжимая ее запястья,быстро и энергично поцеловал по очереди соски и отстранился, а потом принялсяигриво похлопывать по груди, пока кожа не порозовела.

Щечки ее раскраснелись, она не переставала хмурить своизолотые брови, отчего на гладком белом лбу появились едва заметные морщинки.

Ее глаза походили на два опала, и хотя она медленно, почтисонно моргала, она даже не вздрогнула и не сделала попытки отодвинуться.

Я закончил воевать с ее тонкими одеждами. Разорвав завязкиюбки, я позволил ей упасть на пол, и наконец мне открылась восхитительная,прелестная женская нагота. Я понятия не имел, какие преграды можно встретитьпод юбками порядочной женщины. Здесь я не встретил ни одной – глазам моимпредстало лишь маленькое гнездо золотистых волос под слегка округлым животиком,а еще ниже влажно поблескивали очаровательные бедра.

Я сразу понял, что она не намерена мне отказывать. Ее врядли можно было назвать беспомощной. А сверкающая влага на внутренней сторонебедер едва не свела меня с ума. Я устремился в нее, изумляясь миниатюрности еесложения и чувствуя, что она слегка напряжена, – видимо, сказывалосьотсутствие опыта, а быть может, я все же непроизвольно причинил ей боль.

Я действовал энергично и напористо, приходя в восторг от еерумянца и ощущения под собой охваченного страстью прекрасного женского тела.Золотые локоны Бьянки выбились из прически, украшенной жемчугом и лентами, онався взмокла, порозовела и блестела, как внутренняя поверхность морскойраковины. Наконец я услышал ее судорожный вздох и, не в силах большесдерживаться, излился в ее тугое лоно. Мы словно превратились в одно целое икакое-то время еще покачивались в едином ритме. Тело ее было красным как кровь.Прошло еще несколько минут, прежде чем она тряхнула головой и расслабилась.

Я перекатился через нее и закрыл лицо руками, как будтоожидая пощечины.

Я услышал ее смешок, и неожиданно она действительнодовольно-таки сильно ударила меня, однако удар пришелся по рукам. Ерунда. Ясделал вид, что плачу от стыда.

– Посмотри, во что ты превратил мое прекрасное платье,гнусный маленький сатир, отвратительный конкистадор! Ах ты, подлый, скороспелыйребенок!

Я почувствовал, что она встала с кровати, и услышал, как онаодевается, тихо напевая что-то себе под нос.

– А что подумает об этом твой господин, Амадео? –спросила она.

Я убрал руки от лица и осмотрелся, гадая, откуда исходитголос. Она одевалась за раскрашенным деревянным экраном – парижский сувенир,вспомнил я, подаренный одним из ее любимых французских поэтов. Вскоре онапоявилась, одетая так же блистательно, как и прежде, в бледно-зеленое, цветасвежей весенней травы, платье, украшенное полевыми цветами – крошечными желтымии розовыми бутонами, тщательно вышитыми плотной нитью на новом корсаже идлинных юбках из тафты. Она походила на райский сад.

– Ну, отвечай! Что скажет твой великий господин, когдаобнаружит, что его маленький любовник – настоящий лесной бог?

– Любовник? – поразился я.

Она была очень ласковой. Она села и начала расчесыватьспутанные пряди. Бьянка не пользовалась косметикой, и наши игры не запятнали еекрасоту. Волосы окутали ее великолепным золотым капюшоном, обрамляя прекрасноелицо с гладким высоким лбом.

– Тебя создал Боттичелли, – прошептал я. Мне уже не раздоводилось говорить ей об этом, ибо она действительно напоминала красавиц скартин прославленного флорентийца. Со мной соглашались многие и часто дарили ейминиатюрные копии творений этого великого художника.

Я погрузился в размышления – о Венеции, о мире, в которомживу, и, конечно, о ней, куртизанке, с видом святой принимающей эти чистые, носладострастные картины.

До моего внутреннего слуха долетело эхо слов, услышанныхдавным-давно, когда я стоял на коленях перед лицом древней блистательнойкрасоты, считая, что достиг вершины, и мне сказали, что я должен взяться закисть и рисовать лишь то, что «отражает Божий мир».

Я не испытывал никакого смятения чувств – только невероятнуюсмесь настроений, наблюдая, как она заново укладывает волосы, вплетая в нихтонкие нити с жемчугами и бледно-зеленые ленты, расшитые теми же цветами, что ина платье. Полуприкрытая корсажем грудь покраснела. Мне захотелось сорвать егоеще раз.

– Красавица Бьянка, с чего ты взяла, что я – его любовник?

– Это все знают, – прошептала она. – Ты егофаворит. Думаешь, он на тебя рассердится?

– Если бы, – вздохнул я, садясь. – Ты не знаешьмоего Мастера. Он ни за что не поднимет на меня руку. Он ни за что даже голосане повысит. Он сам велел мне познать все, что должен знать мужчина.

Она улыбнулась и кивнула.

– Поэтому ты пришел и спрятался под кроватью.

– Мне было грустно.

– Не сомневаюсь, – сказала она. – Ну, теперь спи,а когда я вернусь, если ты еще не уйдешь, я тебя согрею. Стоит ли тебеговорить, мой непокорный мальчик, чтобы ты никогда не смел и словом обмолвитьсяо том, что здесь произошло? Неужели ты еще такой маленький, что я должнаобъяснять тебе подобные вещи? – Она наклонилась, чтобы поцеловать меня.

– Нет, моя жемчужина, моя красавица, не нужно мне объяснять.Я даже ему не скажу.

Она встала и принялась собирать рассыпанный жемчуг и смятыеленты – следы моего непрошеного вторжения. Потом разгладила постель. Онавыглядела прелестно, словно лебедушка, под стать позолоченным лебедям еепохожей на ладью кровати.

– Твой господин все узнает, – сказала она. – Он великийволшебник.

– Ты его боишься? Я имею в виду – вообще, Бьянка, не из-заменя.