Врач покосился на закрытые глаза Элеоноры и тихо сказал:

— Может не выкарабкаться, возраст, состояние здоровья,в общем, понимаете, все в руках божьих.

Внезапно Нора распахнула веки:

— М-м-м.

Я наклонился к ней:

— Все в порядке, дорогая, едем в палату, вызвана лучшаямедсестра, пост будет круглосуточным.

— М-м-м.

— Что?

Нора с видимым усилием подняла руку, сложила пальцы в фигу иткнула этой «конструкцией» в доктора.

— Что с ней? — изумился врач.

Старательно скрывая усмешку, я ответил:

— Элеонора услышала ваш прогноз относительно своейсудьбы и хочет сообщить вам: «Не дождетесь!»

Слабое подобие улыбки промелькнуло на лице больной.

— М-м-м.

— Еще, насколько понимаю, она говорит, что спляшет наваших похоронах. Думаю, это правда. Никогда не сдавайся!

Обалдевший эскулап замолчал. Я положил руку на плечо Норы.

— Горжусь тобой. Ты — молодец!

Каталка исчезла за порогом, я пошел на выход. Надо же,впервые за долгие годы я обратился к своей хозяйке на «ты».

На улице было холодно и малолюдно, что, учитывая позднийчас, неудивительно. Я глянул на циферблат: два.

Дорога выглядела ужасающе, сплошной лед, припорошенныйснежком. Соблюдая крайнюю осторожность, я полз по набережной. Ночью не езда, апряник, никаких прыгающих под колеса пешеходов и пробок. Не успел япорадоваться ситуации на дороге, как невесть откуда появился огромный самосвал,груженный бетонными блоками. Махина неслась прямо на меня. Я вильнул в сторону,но «КамАЗ» проделал тот же маневр; понимая, что столкновение неминуемо, я нажализо всех сил на тормоз. Господи, пронеси, выполню клятву, данную Элеоноре наБиблии, займусь поисками, превращусь в Арчи и Ниро в одном флаконе, толькоотведи беду! «Жигули» развернуло боком, машина замерла. Я сидел с закрытымиглазами, ожидая удара, но было тихо. Я расцепил веки, увидел справа от себянечто огромное, хотел присмотреться повнимательней, и тут раздалосьоглушительное «бум». Несчастный «жигуленок» подскочил на месте. Я вжался всиденье, ощущая себя мухой, плывущей на щепке через Атлантический океан. Потомвновь воцарилась тишина. Придя в себя, я через пассажирскую дверь вылез наружуи почувствовал дрожь в коленях. Оглушительно воя, примчались сразу двепатрульные машины. Гибэдэдэшники распахнули дверь «КамАЗа» и выволокли наружусовершенно пьяного парня, тупо повторяющего:

— Ну… так… ну!..

Милиционеры ловко пристегнули его наручниками к грузовику.Потом один, самый молодой, повернулся ко мне:

— Повезло же тебе!

— Смерти избежал, — добавил другой, — врубашке родился. Глянь, чего вышло-то! «КамАЗ» затормозил, и ты успел, васразвернуло и параллельно друг дружке поставило. Сколько служу, такое вижувпервые. Ровно стоите, словно рельсы, и плита не задела.

Я посмотрел на выпавшую из кузова бетонную конструкцию,валявшуюся на дороге. Тут только до меня дошла суть происходящего. Если бымашины не занесло и не развернуло параллельно друг другу, я бы уже лежал вчерном пластиковом мешке, если бы «жигуленок» сдал чуть назад, ему на крышуупал бы бетонный блок, и я опять оказался бы в морге. Однако каким-то чудом мнеповезло, и, что уж совсем удивительно, на автомобиле не было ни одной царапины.

— В рубашке родился, — повторял милиционер, —ты, парень, завтра в церковь ступай.

— Зачем? — клацал я зубами, ощущая нервную дрожьво всем теле.

— Свечки поставь.

— Неверующий я, к сожалению.

— Это тебе господь знак послал, — продолжалгибэдэдэшник, — по всем законам ты уже покойник, но беду отвел бог. Небосьвесть тебе подает.

— Какую? — совершенно обалдел я, наблюдая, какдругие сотрудники милиции меряют тормозной путь.

— Вот уж этого не знаю, — развел руками собеседник, —видать, дела у тебя есть еще на этом свете неоконченные, если на землеоставили. Мой совет: сходи в церковь.

Я вспомнил клятву, данную на Библии, свою мольбу, только чтов отчаянии вознесенную к небесам, и пробормотал:

— Кажется, мне придется работать Арчи у Ниро Вульфа.

— Кем? — не понял мент.

— Да так, — я пришел в себя окончательно, —болтаю от шока всякую ерунду.

— Ты еще молодец, — одобрил патрульный, —хорошо держишься, другой бы давно обосрался.

В десять утра я, вооруженный свитером и фотографией, началобходить торговые точки. Так как в них сидят в основном женщины, я придумалкрасивую байку. Моя любимая девушка ушла из дома, не оставив адреса. Вот ипоказываю ее одежду и снимок людям, может, кто видел красавицу…

При более детальном рассмотрении версия не выдерживаланикакой критики, но это было единственное, что пришло в мою, не склонную кфантазиям голову. Но продавщицы проникались трогательностью момента истарательно морщили лбы.

— Нет, не помним.

— А кофточку не у вас купили? — не успокаивался я.

— Нет, такими не торговали.

Так или примерно так отвечали везде. Устав, словно ездоваясобака, я около пяти вечера позвонил в квартиру Люси. Ее маменька, кокетливовелевшая: «Дружочек, зови меня просто Розой», — промурыжила меня почтичас, выясняя всякие детали.

Сколько раз был женат? Имею ли детей? Много ли у меняродственников? Слыша каждый раз «нет», она становилась все любезней и любезнейи в конце концов превратилась в халву, глазированную шоколадом.

Потом наконец-то появилась Люси, выглядевшая ужасно вярко-красном платье с темно-синим поясом на том месте, где у некоторых людейбывает талия.

Маменька проводила нас до машины и даже помахала вследрукой.

— Спасибо, — сказала Люси, когда фигура ее мамыпропала из виду.

— Куда теперь?

— Сиреневый бульвар, двадцать три.

Я покорно покатил в сторону Измайлова. У подъезда Люсипопросила:

— Иван, концерт в консерватории заканчиваетсяполдесятого. Не могли бы вы где-то в двадцать один сорок позвонить моей маме исказать, что мы еще сходим в кафе?

— Вдруг она попросит вас?

— Сразу отсоединяйтесь, мать тогда наберет моймобильный.