— Да? — удивился я. — Тогда почему Николеттаусиленно пытается нас свести?

— Моя мама, — пояснила девушка, — оченьхочет, чтобы я вышла замуж за мужчину из общества. У нас очень много денег,просто девать некуда, но мамусю не принимают там, куда ей страшно охотапопасть, у Милосердовых, например.

Я кивнул, понятно. Кока Милосердова страшная снобка, ипопасть к ней на суаре[5] — это значит прослыть светскимчеловеком. Если вас встретили в салоне у Милосердовой, то мигом позовут и вдругие места. Приятельствовать с Кокой — все равно что иметь своеобразный знаккачества. Теперь понятно. Матушка Люси готова принести дочь в жертву амбициям.В качестве тещи сына Николетты Адилье она проникнет везде. Моя же маменьканаконец вздохнет свободно, потому что перестанет бояться нищей старости. Мы жес Люси только пешки в этой игре. Ловко придумано.

— Мне никогда не разрешат выйти замуж за Севу, —тихо пояснила Люси, — только в одном случае можно выцарапать согласие умамы.

— И в каком?

— Если я буду от него беременна.

— В чем же проблема? По-моему, это нетрудно.

Девушка вздохнула:

— Как раз наоборот. Меня никуда не отпускают одну,стерегут, как невесту в средневековой Испании. Езжу только на машине с шофером,дома телефон всегда подслушивают… Но с вами меня бы отпустили, в театр,например.

— Не понял, — пробормотал я, — вы хотите,чтобы…

— Ой, — покраснела Люси, — и что вам только вголову взбрело. Я прошу, чтобы вы сейчас сказали Николетте, что приглашаетеменя, ну, например, в консерваторию. Естественно, та сообщит маме. Вы завтразаедете за мной, посадите в свою машину, и мы отправимся якобы на концерт.Только вы отвезете меня к Севе.

— Ага, — сообразил я, — а назад как?

— Ну, договоримся о встрече, и вы благополучно вернетеменя домой.

Я призадумался.

— Пожалуйста, — шепнула Люси, и ее карие глазаначали медленно наливаться слезами, — помогите. Иначе мама выкрутит всемруки, и нас потащат в загс. Думаю, вам это нужно еще меньше, чем мне.

— Ладно, — согласился я, — попробуем.

— Спасибо, — обрадовалась Люси, — век незабуду услуги.

Следующие часы протекали в светской беседе. Словом, все шлокак обычно. Небольшое оживление вызвал Лев Яковлевич, появившийся с цветами, нес одной розой, а с целым букетом из роскошных растений, желтых, скроваво-красными серединками.

— Лева, — взвизгнула Николетта, принимаяподношение, — где нашел?

— У мужчин свои секреты, — усмехнулсяВодовозов, — и к майонезу они не имеют никакого отношения.

Домой я попал около полуночи. Тихо, чтобы не разбудитьхозяйку, снял верхнюю одежду и пошел к себе. Мое внимание привлек луч света,пробивавшийся из-под двери кабинета. Значит, Нора работает. Ничего странного вэтом нет. Она частенько засиживается почти до утра, у Элеоноры бессонница.

Я постучал в дверь, а потом приоткрыл ее.

— Добрый вечер.

Хозяйка сидела спиной к двери. Мне ее поза показаласьстранной. Она полусвесилась из коляски на левый бок.

— Нора, — испугался я, — вам плохо?

Быстрым шагом я обошел инвалидное кресло и увидел, что моейработодательнице более чем не по себе. Из приоткрытого рта стекала прозрачнаяструйка слюны, глаза странно косили.

— Что? — окончательно перепугался я. — Что,Нора!

— М-м-м-м, — еле выдавила из себя она, —м-м-м-м.

Инсульт! Мигом вспотев, я ринулся к телефону и вызвал врача,потом подлетел к Норе и осторожно выпрямил скособоченное туловище.

— М-м-м, — стонала Нора.

— Пить?

— М-м-м.

Я сбегал на кухню и приволок минералку, но Элеонора несделала ни глотка.

— М-м-м.

— Что? Ну что? — засуетился я, ощущая полнейшуюбеспомощность. — Чем я могу помочь?

Внезапно мутный взгляд Элеоноры сфокусировался и устремилсяна письменный стол. Обрадованный, я схватил лист бумаги и ручку. Но правая рукаотказывалась повиноваться хозяйке. К сожалению, я слишком хорошо разбираюсь винсультах. У моего отца их было ровно шесть. Отсутствие речи его совершенно непугало и, по-моему, даже радовало, потому что он наконец-то получил право соспокойной совестью не беседовать с маменькой, а писать он мог, правда, праваярука его вначале не очень хорошо слушалась, хоть и не отнялась, но была какчужая. Однако отец скоро нашел выход, начал тыкать пальцами в клавиши пишущеймашинки. Все воспоминания молнией пронеслись в моем мозгу, и я подкатил Нору кклавиатуре компьютера.

— Вот.

Нора, кое-как подняв правую руку, начала нажимать наклавиши. По экрану побежали слова: «Найди убийцу Риты».

— Хорошо, хорошо, — постарался я успокоитьНору, — обязательно.

«Поклянись».

— Но…

«Поклянись».

— На чем?

«Возьми из шкафа Библию».

Я неверующий человек. К сожалению, мои родители былиатеистами. Жаль, что с самого детства в мою голову не вложили мысль осуществовании господа. Верующему человеку жить легче. Хотя лет пять тому назадя, поддавшись всеобщей моде, крестился. Как у всех людей, у меня в душе живетнебольшой червячок сомнения. Создателя нет, мы всего лишь высокоразвитыеживотные… А вдруг? Поэтому сейчас брать в руки Библию мне совершенно нехотелось.

«Поклянись».

— Хорошо, — вздохнул я и произнес то, чего от меняждали.

— Обязательно найду убийцу Риты.

«Нет. Пусть я подохну, если нарушу обещание».

Сами понимаете, что отказать почти умирающему человекунельзя. Я повторил фразу.

«Открой сейф».

Внутри железного ящика лежали тугие пачки денег.

«Бери сколько надо. Пока я не выздоровлю, ты хозяин в доме».

— Хорошо, — кивнул я.

И тут в квартиру ворвались врачи. Примерно через час Норуповезли в палату, я шел за каталкой, ощущая острое чувство жалости.

— Скажите, доктор, какой прогноз?