от западных парламентарных монархий, царский Совет министров не был ответственным перед представительными учреждениями. Российского премьера назначал и отправлял в отставку только царь[414]. Николай II с самого начала отрицательно относился к идее создания т. н. «объединенного» правительства, т. е. правительства, в котором бы взгляды министров не противоречили точке зрения председателя Совета министров по основным вопросам государственного управления[415]. Позже Николай II прямо говорил, что вступление в состав правительства «целой группы лиц с какой-то программой» было для него неприемлемо[416]. Этим с самого начала была заложена конфликтность в отношения между председателем и отдельными членами Совета министров, что, видимо, было гарантией самодержавной власти для Николая II.

В беседе с А. В. Кривошеиным он в 1913 году прямо заявил, что «политически однородный кабинет не предвиден в установлении о Совете министров»[417]. По его мнению, для объединения деятельности ведомств было достаточно ввести в практику хотя бы совместное обсуждение министрами вопросов управления. При таком отношении к политическим воззрениям министров в любой попытке образования однородного правительства Николай II не усматривал ничего другого, как стремления умалить свою власть. Итак, позиция царя была одной из причин столкновения интересов. Николай II был подвержен различного рода влияниям, и через него правительство было воплощением противостояния различных группировок, преследующих свои интересы. С этой точки зрения можно говорить о том, что даже при наличии программы реформ премьер-министру было довольно сложно провести ее в жизнь. Реорганизованный Совет министров не поколебал и ничем не ограничил самодержавную власть. Из вышесказанного следует, что уже при создании этой должности подразумевалось, что возможности для самореализации при ее занятии будут ограничены.

В связи с этим можно задаться вопросом о причинах, обеспечивающих прочное положение премьер-министра в этом «море подводных течений». Видимо, немаловажное значение имела личность самого премьера, его способности, кадровая политика, умение повлиять на царя при принятии тех или иных решений. Не только политические, административные, профессиональные качества играли роль в способности премьер-министра удержать свое положение, но неформальные связи с членами т. н. «камарильи», фаворитами, членами семьи Романовых, определенные «царедворские» таланты, способности «игры на противоречиях» в окружении Николая II. Именно такими качествами должен был отличаться премьер-министр, чтобы войти в историю как лидер[418].

Свои «всеподданнейшие доклады» министры обязаны были согласовывать с председателем Совета министров. Но так как «всеподданнейшие доклады», представляемые на «высочайшее» одобрение, излагались императору при личной встрече, то есть «кулуарно», они позволяли отдельным министрам проводить решения, минуя Совет министров и точку зрения председателя[419].

С самого начала вступления в эту должность В. Н. Коковцов оказался председателем кабинета, разобщенного во взглядах. Этому размежеванию способствовали отчасти и его первые действия на посту премьер-министра. Дело в том, что В. Н. Коковцов был против того, чтобы устраивать погромы еврейских поселений после убийства П. А. Столыпина[420]. Это было не только выражением его взглядов, но и условием сохранения международного престижа России в глазах кредиторов. Но этого было достаточно, чтобы правые выразили недовольство в его адрес. В этом отношении характерна выписка из письма К. Н. Пасхалова — калужского помещика, дворянина, помощника министерства финансов, действительного статского советника, члена русского собрания, русского монархического союза, Союза Русского Народа Д. А. Хомякову в Москву от 3 октября 1911 года: «… В отношениях своих к иудину племени Коковцов держится того же заблуждения, как и все его предшественники, будто все благополучие России находится в зависимости от благоволения жидовских банкиров»[421]. Правые вообще не склонны были положительно оценивать его назначение. Помощник министра внутренних дел при Столыпине и командир одного из корпусов жандармов П. Г. Курлов писал впоследствии: «5 сентября 1911 года целая эпоха закончилась… и погибла совершенно», т. к. Столыпин заменен был «его личным и политическим врагом». Факты этой «вражды» он привести затруднялся, но его мысль сводилась к заключению, что у Столыпина на первом месте были «интересы государства», а у Коковцова — «свои личные»[422]. Итак, с самого начала вступления В. Н. Коковцова в должность председателя Совета министров его отношения с «правыми» обострились, чему способствовала не только его предыдущая репутация умеренно-консервативного деятеля, но и умеренная национальная политика, в частности, по еврейскому вопросу.

В. Н. Коковцов в 1917 году дал показания в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, опираясь на которые, мы можем охарактеризовать некоторые аспекты его кадровой политики при назначении кого-либо в Совет министров. В период пребывания В. Н. Коковцова на посту председателя Совета министров не все члены кабинета стремились к проведению солидарной с председателем политики. Идейно-политический климат в правительстве характеризовался зачастую враждой на межличностном уровне. Но Владимир Николаевич практически ничего не мог с этим поделать: «Увольнять министров я не мог, я настойчиво просил об увольнении министра народного просвещения Кассо, потому что знал, что он при некоторых достоинствах, которые многие за ним признают, он был человек умный, цельный, но человек озлобленный, узкий, не уважающий чужого мнения, раздражавший людей без всякой надобности, но я успеха в этом отношении не имел»[423]. Назначение, как и увольнение министров, было прерогативой монарха. Добиваться того состава Совета министров, какой был бы желателен ему, Коковцов не мог — он был человек, как он выразился, «другого склада»[424]. Здесь, очевидно, он отметил неспособность жестко требовать от Николая II наличия того состава кабинета, который был удобен для проведения его решений.

В период, когда В. Н. Коковцов был председателем Совета министров, министрами внутренних дел были правые чиновники. При вступлении в должность Коковцова министром внутренних дел, в частности, назначен по просьбе В. Н. Коковцова А. А. Макаров. В письме Николаю II Коковцов рекомендовал Макарова как человека, который будет «достойным доверия» и «спокойно, уверенно и твердою рукою» наведет порядок в стране[425].

Назначения на министерские посты характеризуют кадровую политику Коковцова. С. Ю. Витте считал, что Коковцов указал на Макарова как на «человека очень ограниченного, но ничем не замаранного, по-видимому, человека искреннего, хотя сделанного не из того теста, которое было бы нужно для министра внутренних дел по настоящему времени. Прежде всего, Макаров не имеет, и никогда не будет иметь по качеству своей личности какого-нибудь серьезного авторитета»[426]. А. А. Макаров отличался склонностью к «строгому формализму, который, по свойству его личного характера, осложнялся любовью к канцеляризму. „Бумага“ отнимала у него массу времени: он зачастую работал до раннего утра… Он жизни не знал и смотрел на нее под углом прокурорско-бумажного зрения»[427]. Коковцов, когда просил Николая II назначить Макарова, стремился заверить царя, что никогда не будет «искать какого-либо главенства и готов отдать всю силу моего разумения на то, чтобы облегчить министра внутренних дел»[428]. Очевидно, Коковцов рассчитывал, что Макаров будет обладать по сравнению с ним слабым политическим