любых мероприятий. Г. Е. Львов, с трудом выпросивший у П. А. Столыпина разрешение на предоставление помещения для заслушивания докладов о работе земств, добился личной встречи с В. Н. Коковцовым. Но она оказалась безрезультатной. В. Н. Коковцов заявил ему, что земцев „нельзя никуда пускать. На практике вы всегда захватываете больше, чем вам разрешено“[473]. В III Думе правительство проводило земские реформы, которые, однако, были не такими крупномасштабными, как требовала жизнь. В качестве примера приведем конкретные законопроекты в этом направлении. Еще в конце III Думы В. Н. Коковцов внес на обсуждение законопроект „Об отпуске сверхсметного кредита в 3 000 000. р. на выдачу ссуд земствам на неотложные сметные расходы“. Под этим подразумевалась помощь „земствам, пострадавшим от неурожая в прошлом году“ с рассрочкой долга на три года[474].

Еще через несколько заседаний был внесен законопроект министра финансов и министра внутренних дел „Об улучшении земских и городских финансов“[475], на который депутатами возлагались немалые надежды. Речь шла „о снятии некоторых повинностей с земств и городов и о принятии некоторых земских расходов на счет казны“, однако сразу же оговаривалось, дабы не возбуждать лишних надежд, что „коренного вопроса об улучшении земств и городов этот доклад не касается“[476]. Все вносимые по земствам законопроекты принимались почти единогласно. От этого звучного законопроекта депутаты ждали особенно многого. При обсуждении вопроса почти все выступавшие высказывались в духе Шингарева: он сказал, что земский вопрос — „один из самых главных вопросов страны… огромной важности“, от которого зависит „правильное развитие культуры нашей страны“[477]. Однако уже несколько часов спустя всем стало ясно, что представитель министра финансов в Государственной думе, выдвигая на обсуждение столь громкий проект, имеет ввиду, как он пояснил, дотации на определенную цель. До депутатов стало доходить, что министерство финансов хочет „дать столько, чтобы не было заметно“[478]. Улучшение финансового положения городов, как пояснил, наконец, спустя несколько часов, помощник министра финансов, предполагалось через такую меру, как возврат городам стоимости воды, потребляемой расположенными в них военными частями. Т. е. речь шла о конкретной сумме — получить городам облегчение на сумму 5 000 000. р.[479]. Член думы Петровский, тогда как другие подвергли такую скупость осуждению, призывал не упустить шанс и принять „хотя бы одну статью, которая городам давала бы какой-нибудь плюс“[480]. Другие же предлагали взять в казначейство ряд более существенных городских расходов — например, на полицию. Но представитель министра финансов отклонил вопрос об ассигновании средств на содержание городовых и полиции, так как „определить эти расходы одной статьей невозможно“[481].

Закончив обсуждение этого вопроса, представитель министра финансов внес на обсуждение следующие вопросы, с которыми он пришел в Думу: „Законопроект об увеличении кредита на выдачу мелочных пособий семьям умерших и отставных членов министерства финансов“[482], и подобные не крупномасштабные законопроекты. Такова была в целом политика в отношении земств в то время, когда председателем Совета министров был В. Н. Коковцов. Суть „земской политики“ была вполне определенна — никаких кардинальных новшеств при сохранении видимости, что работа в этом направлении какая-то делается. Работа эта действительно была, но результаты ее были не такими значительными, как того требовала ситуация и добивались либеральные слои общества.

Тем не менее ситуация начала XX века требовала от него признать необходимость реформирования этой области, поэтому в декларации в начале деятельности IV Государственной думы дано такое размытое объяснение конкретного плана дальнейших действий, которое еще „требует длительных соображений в виду значительной сложности некоторых его сторон“[483].

Либеральная общественность требовала более широких прав для земств. На имя Коковцова приходили проекты, законодательную сторону которых он обсуждал с министром внутренних дел. В этой переписке Макаров согласился, что „потребность в союзах и объединениях земских учреждений для совместной деятельности по осуществлению экономических и других мероприятий, входящих в круг их ведения, в настоящее время признается действительно назревшей“[484]. Критикуя размытость мер по развитию земского движения в декларации Коковцова, Марков-2 справедливо отметил: „Почему необходима реформа самоуправления? Сие осталось неизвестно, ибо сам председатель министров сказал, что это преобразование требует тщательных соображений“[485]. Так что один из коренных вопросов, требующих разрешения, остался в продекларированном виде, о возможных путях его осуществления ничего сказано не было[486].

Специальное место в декларации занимали „Меры к непосредственному упорядочению различных сторон местной жизни“. Под этим подразумевались: вопросы „народного здравия“, „общественного призрения“, законопроекты по страховому, пожарному и дорожному делу. „Область обеспечения прав личности“ предполагалось привести в желаемый вид путем внесения законопроектов „о неприкосновенности личности и об исключительном положении“, о „неприкосновенности прав отдельных лиц“. Это удовлетворило ожидания центра, откуда депутаты выкрикнули „браво“[487]. В качестве положительных мер, предложенных в этой области, можно отметить проекты нового устава о печати „в целях правового развития свободы слова“, на что некоторые отреагировали словами Маклакова: „Еще только разрабатывается?“[488] В этой области, пояснил Коковцов, „правительство вполне сознает всю желательность замены административных репрессий судебным порядком преследования правонарушений в области печатного слова“[489]. Правые ожидали большего от правительственных мер в отношении печати, которая, по их мнению, была настроена на революционную агитацию. Заявление Коковцова о судебных преследованиях делало вопрос разрешимым в плоскости закона. Это не могло удовлетворить ожиданиям консервативных групп, которые видели силу правительства именно в возможности применения административных мер. В период, когда Коковцов возглавлял Совет министров, активное развитие получили такие направления внутренней политики как развитие образования[490], медицинского дела[491].

Что касается страховых проектов, то их разработка велась в Министерстве Промышленности и торговли начиная с XIX века. К разработке были предложены меры о горнозаводских кассах, об обеспечении рабочих дешевым и здоровым жильем, врачебной помощью. Обсуждение этих вопросов было активным в период с 1906 по 1913 гг.[492] В этот период решение рабочего вопроса не раз находилось в непосредственном ведении В. Н. Коковцова[493]. Финансовые игры в „страхование“ с принуждением населения заключать обусловленные срочные сделки „на срок“ позволяли делать значительные изъятия денежной массы из реального сектора экономики и переводить их в непроизводительное самосодержание и роскошное времяпровождение значительной социальной субстрате, позиционирующей себя в прогрессивном качестве.

Ранее, созданный Н. Х. Бунге институт фабричных инспекторов постоянно изменял свою природу и организацию под влиянием рабочей политики министерства финансов[494]. Через фабричную инспекцию создавался механизм взаимодействия правительства и представителей рабочих. 12 августа 1897 г. МВД издало циркуляр о борьбе со сходками и стачками. Согласно четвертому и восьмому параграфам этого циркуляра всех активных участников стачек требовалось обыскивать, арестовывать и высылать. Московская же администрация акцент сделала на втором