и пятом параграфах, согласно которым требовалось предотвращать „по возможности, поводы к неудовольствию в тех случаях, когда рабочие имели основание жаловаться“[495]. Это послужило основанием для назначения в Москву комиссии во главе с тайным советником В. Н. Коковцовым. Официально российские промышленность находилась под руководством министерства финансов. Отношения между рабочими и собственниками предприятий регулировала фабричная инспекция. 12 марта 1898 г. министерство финансов предписало членам фабричной инспекции „никоим образом не передавать своих обязанностей полиции“. Московское охранное отделение, как считал В. Н. Коковцов, взяло на себя роль „высшего суда“, выступив в качестве защитника прав рабочих перед чинами фабричной инспекции[496].

В решении рабочего вопроса В. Н. Коковцов был инициатором программы, которая, в конечном счете, была утверждена царем 21 января 1905 г. Она сводилась к четырем пунктам: учреждение больничных касс и примирительных камер, сокращение рабочего дня, пересмотр закона о стачках[497]. В 1905 г. В. Н. Коковцов выступил перед предпринимателями с просьбой рассмотреть требования рабочих беспристрастно, но промышленники отказались от этого предложения[498].

В период премьерства В. Н. Коковцова обострилась социальная напряженность в стране, отмечалось резкое увеличение числа забастовок[499]. Учащаются забастовки на фабриках и заводах, и особенно с нестабильной привлеченной рабочей стратой со скрытым протестным потенциалом. В фондах Совета министров сохранилась большая коллекция донесений инспекторов о росте числа стачек[500]. Министр внутренних дел Н. А. Маклаков писал С. И. Тимашеву: „Забастовочное движение в Санкт-Петербурге, заметно разрастаясь, все более охватывает предприятия по обработке металлов и в особенности те из них, которые заняты выполнением заказов военного и морского ведомств“[501]. Обращая внимание на экономический характер требований бастующих, Маклаков не видел прямых поводов вмешиваться правительственной власти. Вместе с тем он обращал внимание на то, что систематическое распространение стачек среди тех предприятий, „бездействие которых при современных политических условиях угрожает самым важным государственным интересам, требовало бы самого серьезного внимания, тем более что ничтожность поводов, которые нередко выставляются причинами забастовки, заставляет предполагать другие скрытые побуждения и возможность влияния извне“[502]. В целом можно сделать вывод, что правительство политически неверно оценивало мотивы бастующих.

В качестве мер Н. А. Маклаков предлагал, чтобы органы фабричной инспекции и администрация фабрично-заводских предприятий осведомляли полицию обо всех случаях движения рабочих и причинах забастовки, инициаторах, а также выдвигали бы меры по ликвидации забастовки[503]. Неблагонадежных предлагал „удалять с завода с выплатой зарплаты на несколько дней вперед, что дало бы возможность полиции взять их под усиленный надзор как безработных“[504].

В ответном письме министр торговли и промышленности С. И. Тимашев высказал мнение, что удаление рабочих приведет к росту агитации, а уголовное преследование находил нежелательным. Наиболее разумным он считал вынести рабочий вопрос на заседании Совета министров[505]. В целом Тимашев не оценивал ситуацию как особо тревожную[506] и не усматривал в забастовочном движении каких-либо особо тревожных признаков. Не говоря уже о том, что, как показывает опыт, рабочие обычно пользуются подобными переживаемому периоду оживления экономической жизни для усиленного предъявления к работодателям своих требований»[507]. Карательную политику Тимашев предлагал использовать очень осторожно, «дабы не вызвать оправдательными приговорами вящего развития преступной среди рабочих агитации»[508].

В. Н. Коковцов по этому поводу, правда, в отношении антизабастовочных мер правительства на Кавказе, а не в Санкт-Петербурге писал, что следует восстановить меру, предложенную губернатором: привлекать к уголовной ответственности рабочих, которые забастуют на предприятиях, «имеющих общественное и государственное значение (выработка электрической энергии, водоснабжение, охрана промыслов и перекачка нефти)»[509].

Рассмотрев дело в Совете министров, решили, что наиболее целесообразным решением будет, в пределах разумного, возбуждение судебного преследования против забастовщиков во всех подходящих под признаки вышеприведенных статей закона случаях. «Только при повсеместном, однообразном соблюдении этого требования в сознании рабочих вкорениться уверенность, что виновные всегда несут заслуженное наказание, а с тем вместе немало облегчиться и задача власти»[510]. Правительство считало, что главное — устранение «зачинщиков и подстрекателей», чем можно будет достигнуть «оздоровления рабочей среды»[511]. В Совете министров считали, что забастовки возникают «преимущественно на почве неудовольствия предъявляемых рабочими к работодателям экономических требований и лишь впоследствии приобретают политический характер»[512]. Одной из первоочередных мер, по мнению правительства, могло бы быть «более отзывчивое отношение к указанным требованиям, поскольку они оказываются непреувеличенными и действительно оправдываются повсеместно наблюдаемым ныне вздорожанием жизни»[513]. Министр внутренних дел проинформировал Коковцова, что меры, рекомендованные на заседании Совета министров от 8 августа, взяты на усмотрение и Министерство внутренних дел дало соответствующие распоряжения губернаторам[514].

Циркулярное письмо министра внутренних дел губернаторам, градоначальникам и Варшавскому обер-полицмейстеру свидетельствует, что на деле он проводил те меры, которые были рекомендованы Советом министров[515]. Во-первых, он предлагал наблюдение за фабрично-заводскими предприятиями органами фабричной инспекции и полиции; во-вторых, считал, что взыскания должны взиматься и не подвергаться сложению; в третьих, признавал «уголовную репрессию по тому впечатлению, которое она производит на рабочих, весьма действенным средством для борьбы с забастовочным движением». При этом он обратил внимание, что необходимо предварительно собрать вполне основательные фактические данные, а уже на их основании, выяснив, по соглашению с прокурорскою властью, достаточно ли их для обвинения, привлекать к ответственности лишь действительных зачинщиков и руководителей забастовок, «избегая случаев массового судебного преследования»[516]. В четвертых, если все меры по прекращению забастовочного движения окажутся безуспешными, и заводоуправление будет рассчитывать рабочих, предлагалось настоять, чтобы расчет был обязательно произведен в установленный срок, а по истечении его заработная плата всех рабочих, не явившихся за расчетом, должна быть сдана в депозит подлежащего судебного учреждения. При соблюдении этих условий все рабочие считались бы выбывшими из предприятия. «После чего, как безработные, принадлежащие к наиболее беспокойному и сомнительному элементу населения, они должны были быть подчинены самому строгому наблюдению со стороны органов местной полиции»[517].

В октябре 1913 г. департамент полиции инициировал учреждение примирительных судов для разбора споров между работодателями и рабочими[518].

Правительство, таким образом, пыталось найти пути урегулирования конфликтов, понимание их главной причины было политически верным. В министерстве внутренних дел считали, что «очагами забастовочного движения обыкновенно являются те предприятия, в которых по тем или иным обстоятельствам условия труда и вознаграждения рабочих оказываются более тягостными и неравномерными, чем в других предприятиях»[519]. Поэтому МВД идет на такой шаг как наблюдение за предприятиями «и, в случае обнаружения в них значительных уклонений от средней нормы, оказать возможное воздействие на фабричную администрацию, дабы она озаботилась урегулированием, по соответствию с другими однородными предприятиями, условий расценки, рабочей платы, сверхурочных работ, продолжительности рабочего дня и пр.»[520].