«весом», и при случае чего его можно будет заменить. Вместе с тем себя Коковцов считал не способным на «низкие интриги»[429].

Затем А. А. Макарова сменил не менее правый Н. А. Маклаков, бывший черниговский губернатор, чуть не закрывший Думу[430] и принявший активное участие в интриге против В. Н. Коковцова[431]. На это агентура председателя Совета министров доносила: «Правые шепчутся между собою и находят, что уход А. А. Макарова является торжеством „коковцовского режима“»[432]. Правые опасались, что с увольнением Макарова из кабинета наступят более либеральные времена. Но это увольнение было проведено с одной целью — назначить на его место Маклакова. В Думе, например, уже вскоре понеслись слухи, что «Маклаков… в полном единении с князем Мещерским, стремится обессмертить свое имя возвращением Государю того неограниченного самодержавия, которое действительно принадлежало царскому роду» и «хочет распустить IV Государственную думу»[433].

Важно отметить, что правая группа: А. А. Макаров (затем Н. А. Маклаков), И. Г. Щегловитов, В. К. Саблер, С. В. Рухлов, вела открытую борьбу с председателем Совета министров. Сторонниками В. Н. Коковцова остались маловлиятельные П. Н. Харитонов, С. Д. Сазонов, С. И. Тимашев[434]. Сам В. Н. Коковцов так оценивал позже в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства «конфигурацию Совета по его составу, по распределению лиц, характеру разногласий»: «Положение Совета министров при мне было довольно оригинальное. В нем, несомненно, было две группы лиц, которые между собой были спаяны, соединены, если можно так выразиться, внешними узами, а внутренние разногласия были с первого дня и совершенно очевидные. В резком несогласии с другими стояла группа лиц Макарова…»[435].

Николай II, как уже было сказано ранее, с самого начала создание однородного кабинета не предполагал. Поэтому В. Н. Коковцов видел безуспешность своих попыток просить его об этом. Следует заметить, что в этом отношении В. Н. Коковцов занял компромиссную позицию. Не продолжая настаивать на увольнении Н. А. Маклакова, он одновременно стремился избежать конфликтности.

Н. А. Маклаков вел «свою игру», открыто заявляя, что объединенного правительства не существует, а то, которое есть, не может обеспечить порядок в стране. Куманин доносил: «По словам Маклакова, думцы считают, что „отсутствие объединенного правительства всего пагубнее отражается на местной жизни“, поскольку влечет за собой дурное казенное правление»[436].

Именно с интригой правых следует связывать отставку В. Н. Коковцова. Этот вывод позволяют сделать не только агентурные сведения[437], но и ряд замечаний представителей высшей бюрократии как российской, так и из-за границы[438]. В. Н. Коковцов сообщал в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, что «был уволен в результате „целой цепи охотников“». «Целая совокупность людей и ряд условий сделали это, рано или поздно это должно было быть. Во главе этой охотничьей цепи… стоял князь Мещерский. Мещерский меня не любил с моих молодых лет»[439]. Далее В. Н. Коковцов рассказал, что, будучи еще молодым, он присутствовал на одном обеде, где В. П. Мещерский оклеветал статс-секретаря К. К. Грота, которого В. Н. Коковцов очень уважал. И В. Н. Коковцов сказал прямо, что Мещерский клеветник. Кроме того, Мещерский знал, что В. Н. Коковцов придерживается того строя, который был в 1906 году узаконен. В. Н. Коковцов старался не отказываться выступать в Думе, это считалось лишним со стороны монархистов[440].

В памяти современников В. Н. Коковцов остался как председатель Совета министров без программы действий. Именно это вызывало сожаление: «Ужасно, по моему мнению, — говорил один из них, — то, что на посту Председателя Совета Министров, т. е. руководителя политики, у В. Н. Коковцова никакой системы не было»[441]. Еще один современник — С. Е. Крыжановский, писал: «Нельзя не пожалеть, что власть преждевременно выпала из рук Петра Аркадьевича, чтобы перейти к его преемникам. Развернувшиеся международные события, несомненно, были бы использованы им в интересах России, и уже в силу своего неуступчивого характера он, нет сомнений, оказался бы несравненно выше тех слабых и боязливых людей, в руки которых эта власть попала»[442].

Предстоящая декларация правительства в IV Государственной думе вызывала большие надежды и ожидания, что правительственный курс прояснится. В этом документе излагалась не только точка зрения самого В. Н. Коковцова по коренным вопросам дальнейшего развития: в ней выразилась и позиция Николая II. По словам В. Н. Коковцова, «такой акт как декларация шел как предварительное испрошение»[443]. Таким образом, основной курс выражал Николай II, а его проводником был В. Н. Коковцов. После представления декларации на В. Н. Коковцова посыпались упреки, что в декларации он постарался удовлетворить интересы всех политических сил[444]. Но очевидно, что, прежде всего, такая неопределенная политика была свойственна Николаю II, а В. Н. Коковцов лишь отразил это в своей декларации. С другой стороны, ни В. Н. Коковцов, ни сам царь не были ее авторами: 19 июня 1912 года (декларация же была обнародована 5 декабря 1912 г.) Коковцов запросил у министерств и ведомств сведения и соображения относительно дальнейшего развития официального законодательства для подготовки правительственной декларации, с которой он должен был выступить во вновь созданной IV Государственной думе[445]. Итак, это был коллективный продукт, отражавший настроения того момента в правящих кругах вообще, своеобразная сводная компиляция предложений министерств.

Рассмотрим ту часть декларации, которая касалась, прежде всего, вопросов внутренней политики. В стенографических отчетах Государственной думы декларация была опубликована под заголовком «Заявление председателя Совета министров»[446].

Прежде всего, председателем правительства было заявлено об основной линии деятельности IV Государственной думы. Было подчеркнуто, что правительство продолжает идти по пути правовых преобразований политической системы, начатых 17 октября 1905 года[447].

Важное место в этой декларации сохраняли вопросы национальной политики. Известная позиция Коковцова в этой сфере осталась неизменной: «Под сенью русского двуглавого орла достаточно простора для спокойной жизни всех народностей, населяющих наше отечество»[448]. Однако, несмотря на толерантные взгляды Коковцова в этом отношении национальная политика проводилась очень четко: инородные элементы по отношению к русским и православным вообще были далеко в неравноправном положении. Например, когда в Совете министров рассматривалось частное дело по прошению княгини Е. С. Гедройц о разрешении ей выкупить от лиц русского происхождения ее родовое имение в Подольской губернии, — это прошение было отклонено в основном по тому, что Гедройц — полька римско-католической веры[449].

По трем журналам заседаний Совета министров по вопросу о вольной колонизации Дальнего Востока Николай вынес вердикт: «Конечно только русскими»[450].

В период премьерства В. Н. Коковцова проводится та же линия национальной политики, что и при прежних председателях правительства — защита территорий от иностранного заселения, русификация окраин. На заседаниях Совета министров регулярно рассматривались вопросы окраин. Для упрочения политического положения России на Дальнем Востоке, ослабленного войной с Японией, на одном из заседаний было признано необходимым, наряду с другими мероприятиями, «принять некоторые меры против чрезвычайно усилившегося за последнее время наплыва в Приамурский край представителей Желтой расы, постепенно захватывающих местные природные богатства и вытесняющих из этого края