русскую предприимчивость и русский труд»[451]. От местного населения к приамурскому Генерал-губернатору поступали жалобы на «засилье китайцев»[452]. Китайцы могли жить в более неприхотливых условиях, продавали недоброкачественные товары, контрабанду. Лавки китайцев являлись «питательными пунктами для хунхузов и всякого род китайских бродяг, наводняющих нашу тайгу, беспощадно истребляющих пушного и всякого другого промыслового зверя и представляющих явную угрозу для общественной безопасности»[453]. В городах китайцы захватили почти всю торговлю. По донесениям, не было ни одного селения, где бы не было китайской лавки[454]. На заседании 16 июня 1912 г. члены правительства поддержали точку зрения В. Н. Коковцова, который являлся убежденным сторонником защиты русского труда на Дальнем Востоке от представителей «желтой расы»[455]. В. Н. Коковцов высказал мнение, что запретительных мер в этом отношении будет недостаточно, поскольку пока экономически дешевле для русских предпринимателей будет нанимать китайцев, такие случаи будут иметь место. Так как полицейскими мерами здесь не обойтись, В. Н. Коковцов предлагал обратить внимание на способы защиты границы от «проникновения китайцев». Развивая эту тему на совещании, Совет министров принял меры к ограничению провоза китайцами предметов первой необходимости и платья, которые затем перепродаются своим соплеменникам. Отменялся беспошлинный ввоз китайских товаров в пределы пятидесяти верстной полосы, пограничной с Китаем. Вместе с тем приамурскому генерал-губернатору рекомендовалось обратить внимание на санитарные условия содержания рабочих, что удорожило бы труд китайцев. Оригинальной являлась мысль запретить работать в русские праздничные дни. Эта мера обусловливалась тем обстоятельством, что «в то время как рабочих дней в году у русских всего лишь около 290, соперничающие с ними китайцы работают не менее 355 дней в году»[456]. Рекомендовано было начать разработку законодательства об ограничении найма иностранных рабочих на части промышленных, сельскохозяйственных предприятий и золотых приисках (исключая те прииски, где труд китайцев использовался для переработки уже выработанного сырья). Предлагалось также четко определить те области, где бы китайцы могли торговать согласно ст.7 Пекинского договора 1860 г., но не более того. К таким областям предлагалось отнести: города Благовещенск, Владивосток, Зея-Пристань, Николаевск, Никольск-Уссурийский и Хабаровск, а также пятидесятиверстную пограничную с Китаем полосу[457].

Коковцов разделял взгляды на необходимость дальнейшего культурного и экономического развития и освоения Дальнего Востока. Китайская Восточная железная дорога постоянно находилась в поле его зрения[458]. Этому способствовало и то, что как министр финансов Коковцов выполнял обязанности шефа Пограничной стражи. В случае военной угрозы со стороны Китая В. Н. Коковцов предлагал задействовать как военных служащих КВЖД[459].

Что касается финляндского вопроса, то его постановка вообще была связана с тем, что в 1909 году Столыпин «переносит центр тяжести с Гучкова на Балашова, с „реформ“ на национализм»[460]. Суть «похода на Финляндию» в основном сводилась к нивелировке полномочий сейма[461]. Столыпин так сформулировал главную задачу правительства и Думы в отношении Финляндии: остановить процесс, который при дальнейшем попустительстве приведет «к почти полному обособлению этой страны»[462]. Остановить же его можно только постоянно наблюдая за учреждениями Финляндии, управляя ее телеграфом, железными дорогами, таможней и т. д. Ряд законопроектов был поставлен на повестку дня Думы в октябре 1911 года, т. е. уже после смерти Столыпина (законопроект о запрещении воинской службы гражданам Финляндии[463]), и были приняты в течение четырех заседаний. Во всеподданнейшем докладе Николаю II 4 ноября 1911 г. В. Н. Коковцов писал, что после его объяснений по финляндскому вопросу «отношения между Думою и Правительством приняли чрезвычайно благоприятное настроение. Не знаю только надолго ли. Прежние пересуды, всевозможные басни и прямые измышления совершенно прекратились и так называемое консервативное большинство, состоящее из октябристов, националистов и правых стало проявлять не только на словах, но и на деле готовность идти навстречу желаниям правительства»[464]. Казалось, это только начало похода на Финляндию. Но на деле вплоть до 1917 года ничего сколько-нибудь значительного против Финляндии предпринято не было. На наш взгляд, это связано, прежде всего, с особенностями видения национального вопроса В. Н. Коковцовым. Есть много данных, свидетельствующих о том, что политику национализма он не поддерживал[465]. Его участие в правительственной поддержке «финляндских» законопроектов, на наш взгляд, можно связать со стремлением В. Н. Коковцова обеспечить себе поддержку со стороны правых в начале деятельности в III Государственной думе. Как отмечал он позже, речь в поддержку этих законопроектов «обеспечила мне на некоторое время очень хорошее положение в Думе»[466]. О своей политически несогласованной речи в отношении Финляндии в октябре 1911 г. он оправдывался в письме к Николаю II: «я отнюдь не желал допустить какой-либо „программной декларации… Для меня выше всего знать впечатление и суждения Вашего Императорского Величества и я буду ожидать их, хотя бы в самой краткой форме, с величайшим нетерпением. Они необходимы мне для того, чтобы я мог избежать повторения в будущем ошибок, если одна из них совершена мною в настоящем случае“[467]. Стиль письма свидетельствует о том, что Коковцов стремился создать благоприятное впечатление о себе и „наверху“, и в Государственной думе.

Польский вопрос наряду с финляндским также являлся одним из актуальных для национальной политики. Весной 1905 г. полякам было разрешено преподавать польский родной язык и пользоваться польским языком на переменах, но крупномасштабная реформа в этом направлении так и не состоялась[468]. Данная политика не претерпела существенных изменений и в период премьерства В. Н. Коковцова, хотя в 1913 г. готовился законопроект о даровании Польше самоуправления[469]. Министр внутренних дел Маклаков писал Николаю II о недопустимости введения в польских государственных учреждениях польского языка, иначе все окраины потребуют того же, „русской государственности и даже единству России будет нанесен большой удар и большое искушение“, и империя развалится[470].

В декларации В. Н. Коковцов наметил важнейшие направления деятельности правительства в нескольких областях жизни: первыми были заявлены меры „в области местного самоуправления“. Критику вызвало предложение о „налаживание земского и городского самоуправлений“. Председатель Совета министров пояснил, что его он провозгласил пока в качестве проекта преобразования.

В отношении крупномасштабных реформ в области земского самоуправления В. Н. Коковцов был настроен, видимо, нерешительно[471]. Следует отметить, что земская тема в начале XX века заняла особое место во внутренней политике правительства в связи с поисками выхода из обострявшегося политического кризиса. Поводом к полемике послужили разрабатывавшиеся в МВД проекты распространения земств на неземские губернии и некоторого расширения их хозяйственной компетенции. Определенная децентрализация управления и расширение местного самоуправления рассматривалось некоторыми представителями российской бюрократии как средство укрепления основ самодержавия, местной хозяйственной организации и одновременно как способ удовлетворения некоторых претензий оппозиционных кругов общества[472]. В. Н. Коковцов, заняв пост премьер-министра, отказал земцам в проведении