Шеф-повар испуганно закивал, шепча себе под нос — Джек нерасслышал всего — что-то про мать Капитана и собак, бегающих вокруг павильона.

— Возможно, — сказал Капитан, — Я никогда не видел своюмать. Но ты не ответил на мой вопрос.

Он пнул шеф-повара в бок тяжелым башмаком, потом размахнулсяи ударил изо всех сил, так что шеф-повар вскрикнул. Женщины испуганнозашушукались.

— Когда же ты поймешь, что капитаны сильнее шеф-поваров?!Потому что если ты не поймешь, мне придется еще раз объяснить тебе эту простуюистину.

— Я понял! — заорал несчастный шеф-повар. — Я уже понял! Японял! Я…

— Отлично. Потому что сегодня мне и без того пришлосьобъяснить слишком много. — Капитан потряс Джека за плечо. — Верно, мальчик? Нуда что он может сказать? Парень — такой же болван, как и его мамаша.

Капитан обвел взглядом кухню.

— Приветствую вас, леди. Да пребудет с вами благосклонностьКоролевы!

— И вам того же, добрый господин! — отвесила ему поклонсамая старшая из кухарок. Остальные последовали ее примеру.

Капитан потащил Джека через кухню. Мальчик вновь закричал.Из глаз текли горячие соленые слезы.

«У обеих женщин руки лежали на груди, вот так…» — думалДжек.

Они миновали еще одну занавеску.

— Ох! — тихо произнес Капитан. — Мне это не нравится.Слишком уж дурно пахнет…

Влево, вправо, еще раз вправо. Джеку показалось, что онидобрались до наружной стены павильона, и он с удивлением подумал, что изнутридворец гораздо больше, чем может показаться снаружи. Они вышли наружу. Яркосветило полуденное солнце, и Джек зажмурился.

Капитан не колебался. Он вел мальчика мимо конюшни, откудадоносилось ржание и запах конского пота. Джек увидел открытый курятник. Вокругбродили цыплята. Хромой мужчина палкой загонял их вовнутрь. Привязанная кизгороди лошадь, ненамного больше пони, скучающим взглядом смотрела на него.Они уже почти прошли конюшню, как вдруг до Джека дошло — у лошади две головы!

— Эй! — воскликнул он. — Давайте вернемся в конюшню. Там…

— Нет времени.

— Но у лошади…

— Я сказал, нет времени! — Капитан повысил голос. — И если яеще когда-нибудь поймаю тебя лежащим вместо того, чтобы работать, ты получишьвдвое больше!

— Не надо! — жалобно попросил Джек (хотя на самом деле этатема показалась ему несколько избитой). — Я больше не буду! Я буду хорошим!

Перед ними возникли высокие ворота в стене. Тяжелые ржавыепетли удерживали их. Ворота были немного приоткрыты и сквозь них проглядываладорога. Джек понял, что они обошли вокруг павильона.

— Благодарение Господу! — облегченно вздохнул Капитан. —Теперь…

— Капитан! — раздался голос позади них. Голос был тихий, новластный. Капитан замер. Казалось, голос ждал той самой минуты, когда они почтидостигли своей цели.

— Ты не мог бы представить мне своего… хм… сына?

Капитан повернулся на голос, разворачивая Джека. Перед нимистоял высокий худой мужчина, тот, которого так опасался Капитан — Осмонд. Еготемно-серые глаза меланхолически рассматривали спутников. Глаза казалисьбездонными. В Джеке проснулся страх.

«Он сумасшедший, — интуитивно почувствовал Джек. —Совершенно безумный».

Осмонд сделал пару шагов им навстречу. В левой руке ондержал кнут с блестящей металлической рукоятью.

— …Твоего сына? — повторил Осмонд, и сделал к ним еще одиншаг.

И Джек понял, почему этот человек казался ему знакомым. Вдень, когда Джека хотели похитить — разве не Осмонд был Белым костюмом?

Наверняка, это был он.

Капитан шагнул навстречу Осмонду. После секундного колебанияДжек сделал то же самое.

— Мой сын, Левис, — покорно сказал офицер. Он еще не доконца пришел в себя, и все время смотрел в сторону.

— Благодарю, Капитан. Благодарю и тебя, Левис. Да пребудет свами благосклонность Королевы.

Когда он тронул Джека рукоятью хлыста, мальчик чуть невскрикнул.

Осмонд, стоя в двух шагах, разглядывал Джека с ленивыминтересом. На нем была кожаная куртка: вокруг запястья обвивались браслеты(поскольку он все время держал хлыст в левой руке, Джек решил, что он левша).Длинные черные волосы перехватывала лента, которая когда-то была белой. Осмондобладал двумя специфическими запахами. Первый — тот, который мать Джеканазывала «одеколон-всех-этих-мужчин»; это навело мальчика на воспоминания остарых черно-белых фильмах из жизни бедняков. Судьи и адвокаты в этих фильмахвсегда носили парики, и, по мнению Джека, коробки, где эти парики хранились,пахли как Осмонд — сухим и горьковато-пыльным запахом дешевого одеколона.Второй запах был более живой, но менее приятный; он как бы толчками исходил отОсмонда. Это был запах травы в долине, запах редко моющегося мужчины, запахпота.

В животе у мальчика заныло.

— Я не знал, что у тебя есть сын, Капитан Фаррен, — протянулОсмонд. Хотя он обратился к Капитану, его глаза не отрывались от Джека.

«Левис, — подумал тот. — Я Левис, не забыть бы…»

— Конечно, нет, — ответил Капитан, со злостью и отвращениемпокосившись на Джека. — Я удостоил его чести и взял к себе в Королевскийпавильон, и теперь выгоняю, как собаку. Я поймал его играющим с…

— Да, да, — улыбнулся Осмонд.

«Он не верит ни одному слову, — почувствовал Джек, и егоохватила паника. — Ни одному слову!»

— Мальчишки бывают плохими. Все мальчишки плохие. Этоаксиома.

Он похлопал Джека по плечу рукоятью хлыста. Нервы мальчикабыли напряжены до предела… он залился краской стыда.

Осмонд хихикнул.

— Конечно, плохие, это аксиома. Все мальчишки плохие. Я былплохим; полагаю, что и ты был плохим, Капитан Фаррен. Что? Не слышу? Был тыплохим?

— Да, Осмонд, — ответил Капитан.

— Очень плохим? — спросил Осмонд. Его слова прозвучали, какгрязный намек. Он начал вдруг пританцовывать. В этом не было ничего странного:Осмонд был изящным и гибким. Джек не почувствовал в намеке гомосексуальногооттенка. Нет, скорее в нем сквозило пренебрежение… и отчасти безумие.

— Очень плохим? Совсем плохим?

— Да, Осмонд, — бесстрастно согласился Капитан Фаррен. Егошрам на солнце стал багровым.