казалось, мы выбираем не ту жизнь, какую хотим, а ту, которую, по нашему мнению, заслуживаем. Занимаемся, так сказать, самоуничижением, наказываем себя таким образом.

– Зачем нам себя наказывать? – спросила Рейчел. – Разве наказания этого мира нам недостаточно?

Я наморщил лоб.

– А почему нет? Мы живем в мире, где любовь надо заработать. В этом и причина, и следствие. Так учили меня в детстве. Если я буду вести себя хорошо, то, может быть, мама меня полюбит.

Проблема в том, что где-то на середине пути ты понимаешь, что никогда не станешь достаточно хорошим. Это-то меня и добило. Ты доходишь до точки и просто начинаешь кричать: «Люби меня таким, какой я есть, или убирайся из моей жизни».

Мне кажется, именно поэтому меня никогда не интересовала религия. Все, с кем я говорил о Боге, твердили, что Его любовь надо заслужить. Полжизни я пытался заслужить любовь своей матери, и ничего не вышло.

Говорят, что якобы так мы ищем дорогу к Богу. Мне же это представляется иначе: берешь ребенка, бросаешь его посреди Китая и говоришь ему: «Сейчас я исчезну. Твоя задача – найти меня. На своем пути ты встретишь тысячи людей, одни будут посылать тебя не в ту сторону, другие – показывать не ту карту, и ты никогда не будешь знать, кому из них верить. Но если налажаешь, можешь ко мне не возвращаться». Я знаю, каково это, когда любимые тобой люди непонятно за что вышвыривают тебя из дома. Если это и есть Бог, всевышняя версия моей матери, то я не хочу иметь с ним дела.

Рейчел задумчиво смотрела на меня.

– Я уже говорила, какие строгие у меня родители. Они очень педантично выполняют все заповеди Господни. В их понимании Бог – что-то типа вселенского регулировщика. На каждое действие должна быть равносильная и противоположная реакция. За ошибкой следует кара. Поэтому меня постоянно наказывали. Не сосчитать, сколько раз меня били. Но вся горечь в том, что таким образом они выражали свою любовь ко мне. Все так запутанно.

– Родители били тебя?

– Часто. Причем с благими намерениями, иногда даже цитируя Библию. Глава 13, стих 24: «Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына». Глава 23, стих 14: «Ты накажешь его розгою и спасешь душу его от преисподней». У них все было записано.

– Мне жаль.

– Да. И мне. Но дело в том, что притчи являли собой лишь подход Короля Соломона к воспитанию. Не знаю, насколько мудрым он был, но его сын Ровоам, занявший место отца, был безжалостным и жестоким правителем, которого все ненавидели и которого чуть не убил свой же народ. Так что своими притчами Соломон хотел сказать: «Я был ужасным отцом, если хотите, чтобы ваш ребенок вырос таким же, как мой, воспитывайте его так же, как я своего».

Я рассмеялся.

– Откуда ты так хорошо знаешь Библию?

– Я читала ее каждый день перед школой.

– Впечатлен.

– Не стоит, – возразила она. – Меня заставляли. Поначалу я воспринимала их учения как единственно верные. Но потом, когда стала старше, поняла, что во все они вкладывали свой смысл и толковали по-своему, поэтому начала изучать, но не чтобы угодить им, а чтобы узнать правду, записанную в Библии. Я стала задавать вопросы.

– И что из этого вышло?

– Они восприняли это как мятеж с моей стороны. Как и для большинства из нас, вера для родителей была важнее истины. Их убеждения противоречили всему, что я читала. Когда мне было шестнадцать, я спросила у них, что значит «милость», и отец ответил, что милость значит делать все, на что ты способен, и только тогда Бог смилостивится и спасет тебя. Его объяснение лишило меня всякой надежды. Я тогда подумала, что ведь это невозможно. Никто не в силах сделать все. Потому что всегда можно помолиться на секунду дольше, всегда можно подать на доллар больше нищему, всегда можно прочесть Библию на одно слово больше. Всегда можно сделать больше. К тому же все люди ошибаются, а значит, делают не все, что в их силах.

Она гневно выдохнула.

– Я видела людей, которые всю жизнь гонялись за этой духовностью, но только выбились из сил. Те, кто верит в Бога-регулировщика, в конце концов либо сгорают от стыда, либо живут в иллюзии собственной праведности. Таковы и мои родители. Про них можно сказать и то, и другое. Спроси их, добродетельны ли они, и услышишь в ответ «нет». А спросишь, грешники ли они, обидятся.

Самое сложное в том, что, однажды вбив себе что-то в голову, очень трудно от этого избавиться. Потому что тебе постоянно кажется, что ты восстаешь против того, что верно, даже если понимаешь, что это неверно. – Рейчел покосилась на меня. – Я несу чушь, да?

Я помотал головой.

– Я давно не слышал ничего более вразумительного, – возразил я. – Теперь я думаю, что, может, и к лучшему, что в моей жизни не было отца.

– Не то чтобы так лучше. Просто по-другому. Нельзя же сказать, что лучше: жестокое обращение или отсутствие внимания. Как ты и говорил, и то и другое – насилие. Только одно из них пассивное.

Я задумался над ее словами, потом посмотрел на часы.

– Кстати, об отсутствии внимания, уже шестой час. Нам пора.

Мы вылезли из бассейна, обтерлись и вернулись к себе в номер. Я пошел переодеваться в ванную, а Рейчел в спальню.

* * *

Готовясь к встрече с отцом, я чувствовал себя так, будто первый раз иду в новую школу – никак не мог решить, что же надеть. В итоге убедил себя, что это неважно, натянул футболку, шорты цвета хаки и кроссовки без носков и пошел за машиной. Если он не хочет видеть меня в футболке, то с чего бы ему хотеть меня видеть в пиджаке от Армани?

Парковщик подогнал машину и отдал мне ключи.

– Хорошего вечера.

– Спасибо.

Я заранее открыл пассажирскую дверь, и Рейчел устроилась рядом со мной.

– Ну что, готов? – бросила она.

– Нет, а ты?

– Не-а. Поехали.

Я улыбнулся. Какая же она потрясающая женщина.

Глава девятнадцатая

23 июля 1986 г.

Дорогой Дневник!

Завтра 24-е – День пионеров здесь, в Юте. Мы все вместе поедем на городскую ярмарку и на родео. Как же я рада. Я так давно нигде не была. У нас в Логане тоже проводили родео. Это так весело. Живот продолжает расти. Болит нога. Миссис Черчер говорит, это