– Нет-нет, не беспокойтесь, милый Хюбнер, наш спутник непонимает беглой речи, – симпатично выпячивались вперед кроличьи зубки.

Между тем этого русского только весьма условно можно былоназвать спутником блестящих офицеров. Пожалуй, наоборот: как раз он и былглавным действующим лицом путешествия в спецзону «Припять», в то время какДюренхоффер и Краус его сопровождали для придания путешествию большейсолидности. Бывший полковник Красной Армии Бондарчук направлялся в лагерьвоеннопленных как представитель недавно сформированного в Смоленске Комитетаосвобождения России. Бондарчук и сам был недавним военнопленным, а еще раньше,но опять же совсем-совсем недавно был членом ВКП(б) и ревностным строителемсоциализма. Во время июльского пролома линии Сталина он был окружен в своемблиндаже отрядом свирепых немецких парашютистов. Хотел было уже в лучшихкрасных традициях приложить пистолет к виску, чтобы не попасть в руки врага, нотут блиндаж тряхнуло от гранатного взрыва, пистолет упал на землю, а Бондарчукповис на руках ворвавшихся врагов, мучимый острой тошнотой.

В дальнейшем, то есть в первые недели фашистской неволи, сБондарчуком стали происходить сильнейшие трансформации. Открылись его некоторыесокровенные тайники, поскольку не было уже ни малейшего смысла их таить. Вчастности, обнаружилось его глубокое недовольство коммунистической системой,весьма критическое отношение к гению И.В.Сталина. Допрашивавшие полковникаофицеры СС с нескрываемым удовольствием узнали также, что он является не кеминым, как фольксдойчем, поскольку скрытая двойным замужеством девичья фамилияего маменьки была Краузе, а происходила она из немецких колонистов.

Последнее обстоятельство дало Бондарчуку основательноепреимущество, возможность сильно выдвинуться среди патриотически настроенныхпленных офицеров, так как он мог худо-бедно объясняться без переводчика.

Патриотически, то есть пророссийски, антибольшевистски,настроенные красные командиры были чрезвычайно вдохновлены созданиемсмоленского комитета. Бондарчук и несколько его товарищей совершили путешествиев Смоленск и там примкнули к комитету, а затем уже отправились и в саму грознуюстолицу рейха, город каменного орла, Берлин. Там согласовывались предложения.Грандиознейшая и парадоксальнейшая идея, товарищи, то есть, простите, господа,лежала в основе предприятия: предотвратить неизбежную национальную катастрофусозданием прогерманской, но тем не менее патриотической русской армии. Делоэто, конечно, непростое, а для начала надо создать просто вспомогательныеотряды из добровольцев. Увидев, что на нас можно положиться, немцы дадут ходвсему предприятию. Тогда-то и разъехались офицеры по местам скоплениявоеннопленных – проводить разъяснительную работу, вербовать бойцов.

Бондарчук оделся в поездку на советский манер – френч,фуражечка, ни дать ни взять секретарь райкома. Ему казалось, что в таком видеон будет ближе бойцам, чем в хорошо скроенном немецком мундире, хоть и беззнаков различия. Сразу увидят, что свой, русский, а не какой-нибудь завезенныйиз Европы белогвардеец голубых кровей. Голубую кровь в общем-то трудно былозаподозрить в Бондарчуке с его типичной, загрубевшей в среднем возрастенаружностью советского руководящего плебея. Сидя сейчас в «мерседесе» впередидвух элитарных эсэсовских офицеров, Бондарчук в сотый раз обдумывал ситуацию.Дюренхоффер был, разумеется, прав: спутник не понимал беглой немецкой речи,однако кое-что все-таки до него доходило, а главное состояло в том, что за всюмногочасовую дорогу из Киева офицеры ни разу не обратились к нему ни с какимвопросом, а все его попытки контакта наталкивались на недоуменно поднятыеброви, снисходительное молчание. Вот и рюмочку-то даже не додумалисьпредложить, ебаные юберменши. Ну, ничего, будет у нас своя армия, будет ибольше уважения. Не придется вечно вспоминать этих, седьмая-вода-на-киселе,Краузе. Пока что будем во всем выполнять их приказания, а потом посмотрим.Потом посмотрим, кому русский народ скажет спасибо. Ведь и Александр Невский, иДмитрий даже Донской оброк Орде платили...

* * *

Весь огромный лагерь прежде охранялся одним лишь взводомкаких-то зачуханных фольксдойчей: никто бежать никуда и не собирался; кудабежать, назад к своим, что ли, прямо под трибунал? В этот день прибыла ещецелая полурота, начала работать с народом, разбивать на колонны. Шибздика приэтой разбивке едва не отделили от Мити, пристегнули к жлобам из 18-й дивизии,однако он ловко зашмыгал в толпе, поднял в голове колонны какой-то шухер,охранники побежали к тому месту, а шибздик собачонкой проскочил меж ног и вотуже приткнулся опять к Сапунову.

– Видал, Митяй, как я из них сделал клоунов?!

Убрали перегородки между секторами, получился большой плац.В конце плаца возле проходной плотники завершали сбивку дощатого сооружения.

– Вешать, что ли, будут? – хмуро пошутил Митя.

– Наверно, наверно! – нервно хохотал Гошка. – Вокласс, а, Митька?! Во покачаемся рядом, а?!

Митя легонько дал ему под дых:

– Хоть бы на виселице от тебя отделаться, шибздо!

Оказалось, не виселицу соорудили, а трибуну, и дажездоровенный, похожий на мину микрофон там присобачили. Обгуляшенный,повеселевший красноармейский народ ждал теперь чуда. Может, Гитлер нас в Турциюпродает или в Африку к итальянцам погонит? Может, Сталин, курва, в Грузиюубежал, а нам царя привезли?

Наконец автоматчики построились в ряд вокруг трибуны, а наверхотуру взобрались четверо: два немецких офицера, один какой-то удлиненный,другой порядком расширенный, капрал в очках и полноватый такой дядька вполувоенном, такой прям-таки большевик, что твой Киров. Может, они на самомделе примирились?

Сначала заговорил удлиненный. Скажет фразу, отойдет, тогдакапрал его переводит.

– Русские солдаты, вы храбро сражались, и не ваша вина, чтовы оказались в плену! Виноваты в этом преступные большевистские вожди,дерзнувшие поднять меч на победоносную Германию, на могущественныйнационал-социализм!

Гауптштурмфюреру Иоханну Эразмусу Дюренхофферу очень нравилсяэтот момент, он получал удовольствие от перекатов своего хорошего голоса,несущего на литературном немецком языке крепкую и благородную истину этойогромной формации русских голов. К счастью, он не подозревал, что весь блескего речи теряется в переводе очкастого капрала из фольксдойчей, русский языккоторого представлял собой смесь местечкового акцента с южным простонароднымуканьем и хыканьем. Он продолжал:

– Наш фюрер, рейхсканцлер Адольф Гитлер, хотел бы видеть ввас не врагов, а достойных трудящихся, вносящих свой вклад в установленный имновый порядок. Все остальное зависит только от вас! Тотальный разгромбольшевизма приближается с каждым днем! Да здравствует новый порядок! Даздравствует Германия! Хайль фюрер!