А впрочем, все эти тонкости уже никоим образом не касалисьни Мазура, ни его людей, сделавших свое от сих и до сих. Они уже черезнесколько минут полной ложкой вкусили заслуженного блаженства – изолированныйкубрик, никаких любопытных глаз, горячий душ сколько влезет. Они сидели,распаренные и размякшие, завернувшись в огромные мохнатые простыни, прихлебываячаек дегтярного цвета, на короткое время исполненные любви ко всемучеловечеству без малейших исключений. Вполне вероятно, случись здесь Ван Клеен,ему бы даже по морде не дали.

Землемер жестом фокусника извлек непочатую бутылку «Старки»,каким-то чудом прихваченную из «реквизита» на глазах всех встречающих, и Мазуррастроганно подумал, что кадры у него подобрались стоящие, – на ходуподметки режут. Он и сам не заметил, когда подчиненный успел напроказить.

И отстранил протянутую ему первым делом как командирубутылку, показав глазами в сторону Вундеркинда, – как-никак, тот был самымстаршим по званию, а, кроме того, заслужил, чтобы его включили в компанию. Этобыл тот редкий момент, когда субординация не работает, и командир можетпропустить с подчиненным глоточек. Землемер с выжидательно-вежливой улыбкойпереадресовал сосуд. Вундеркинд после короткого колебания все же его принял,сделал добрый глоток, передал стеклотару Мазуру Мазур видел, что ас тайнойвойны прямо-таки ерзает на стуле, и прекрасно догадывался о причинах:Вундеркинд жаждал побыстрее дорваться до добычи, колоть, допрашивать,вытряхивать тайны и загонять в угол коварными вопросиками. И должен был, несомненно,то и дело напоминать себе: для интеллектуальных поединков пленный пока чтонепригоден.

– Знаете, чего я больше всего боялся? – ленивопризнался доктор Лымарь. – Названия операции. Интересно бы знать, какомуумнику пришло в голову окрестить ее «Синдбадом»… – Он спохватился, покосился наВундеркинда: – Простите, товарищ капитан первого ранга, ежели мы, темные, чегосболтнули, не подумавши…

– Названия обычно придумывают генералы и адмиралы, –бесстрастно ответил Вундеркинд. – И в данном случае тоже…

– Ну, тогда все в порядке, – облегченно вздохнулЛымарь. – Я имею в виду очень простую истину, всем известную: названиябывают как счастливые, так и чреватые… Если разобраться, всякое приключениеСиндбада начиналось с того, что он попадал в жуткое кораблекрушение, на берегего выкидывало в самом плачевном состоянии, голым и босым… Ну, обошлось. А ведьбывают названия чреватые…

– Это точно, – сказал Землемер. – У кого-то, уангличан, кажется, давненько уж военные корабли не называют «Аллигаторами».Стоило только назвать, как он либо утопнет совершенно по-идиотски, либо на мельнаскочит…

– Либо штурман зарежет боцмана, приревновав к канониру..

– Нет, точно, я где-то читал.

– Вы, мужики, не о том, – вмешался Куманек. –Вторую операцию за короткое время крутим, и обе прошли, как по маслу. Как-томне это…

Со всех без исключения лиц исчезло отрешенное блаженство,все стали хмурыми и серьезными, кто-то покривился:

– Не накаркай, зараза…

– Да я так, мысли вслух…

– А ты молча думай, как оно и положено…

Словно холодным ветерком просквозило по комнате. Мазурпрекрасно понимал, в чем тут суть, – от суеверий никуда не денешься,особенно на флоте, испокон веков полнившимся суевериями.

Ему и самому не нравились такая тишь, гладь да божьяблагодать. Вовсе не факт, что на каждой операции кто-то неминуемо долженгибнуть или калечиться, но Куманек абсолютно прав: две столь гладких акцииподряд поневоле заставляют насторожиться, вспомнить о законе подлости и ждатьот судьбы подвоха. Иногда подобное везение – до поры. Океан свое возьмет,слишком уж он огромный, равнодушный и древний…

Вошел Адашев, повесил в углу у притолоки истекавший водойдождевик и патетически воскликнул, сияя:

– Нет слов, товарищи офицеры! Прекрасная работа!Командование непременно будет в восторге…

На него смотрели устало и хмуро, с должным чинопочитанием:пусть себе треплется, ему по должности положено. Лаврик, однако, не утерпел,громко откликнулся:

– Прекрасную поговорку я читал в сборнике пословиц, товарищконтр-адмирал: «Советскому патриоту любой подвиг в охоту». Народная мудростьсебя оказывает, особенно в сочетании с диалектическим материализмом.

Адашев пытливо уставился на него, но особист взирал наивно ипреданно, взгляд его был по-детски незамутнен, а выражение лица – насквозьполитически грамотное. Мазур ухмыльнулся, про себя завидуя в душе: Лаврику внекоторых отношениях было полегче, положение ему позволяло вот так вот поройбалансировать на грани в стиле бравого солдата Швейка.

Контр-адмирал чуть растерянно кивнул, соглашаясь, чтонародная мудрость – вещь неопровержимая, особенно в сочетании с самым передовымучением. Переступил с ноги на ногу – Лаврик определенно сбил его с накатанногохода мысли, – изрек еще парочку банальностей, чтобы не терять лица, итогда только вышел, сославшись на срочные дела. Лица у всех смотревших емувслед были одинаково бесстрастными, но каждый, поклясться можно, думал об одноми том же – тертый был народец, послуживший… Строго говоря, не было никакойпроизводственной необходимости в том, чтобы Адашев торчал сейчас на «Ворошилове»,а еще раньше на тральщике. Однако грамотно составленный рапорт с толковымнапоминанием о том, что и сам контр-адмирал пребывал чуть ли не в боевыхпорядках, во всяком случае на переднем крае, иногда весьма способствуеткарьерному ходу и позволяет без мыла проскочить в наградные списки. Нужнотолько уметь грамотно себя подать. Немало блистательных карьер подобным образомсмастрячено, немало орденов порхнуло на грудь – и вовсе не обязательно вдвадцатом веке, и не только на одной шестой части земного шара. Тенденция,однако, справедливая для всего мира.

А в общем, не стоило забивать этим голову. Подобные вещипроходят по разряду неизбежного зла, и к ним следует относиться философски.Главное, в очередной раз вернулись с победой, и стыдиться нечего, право слово.

Грохочущие динамики, понатыканные по всему периметруогромной площади, доносили звонкий голос Лейлы до самых дальних уголков – ноМазур, конечно, не разбирал ни слова из того, что она выкрикивала с нешуточнымизадором и убежденностью. Можно было, ясное дело, примерно догадаться, однакодля российского уха певучие арабские слова звучали загадочной тарабарщиной. Иплевать, в конце-то концов. Идеологической накачки с него хватало и дома.

Он просто стоял на прежнем месте, смотрел на девушку ваккуратном, песочного цвета френче, ораторствовавшую на прочно возведеннойтрибуне всего-то метрах в двадцати от него. Ее слова лились плавно и гладко,выдавая закаленного митингового оратора. Лейла в нужных местах помогала себевыразительными, отточенными жестами, то плавными, то резкими, щеки ееразрумянились, прекрасные черные волосы, ничем не стесненные, то и деловзлетали над плечами при особенно бурной жестикуляции. У нее был уверенный инепреклонный вид человека, насквозь знающего свои убеждения и готового прималейшей необходимости лечь за таковые костьми, – комсомольская богиня,очаровательное создание с пистолетом на поясе.