– Значит, ты думаешь, твои родители хотели сына… – Полли в волнении кусала нижнюю губу. – Говорила же я Рут, чтобы она не скрывала от тебя.

– Не скрывала что?

Но крестная лишь покачала головой:

– Это не мой секрет. Тебе придется поговорить с матерью.

– Но она со мной больше не разговаривает, – напомнила Лидия.

– Знаю, дорогая, значит, тебе придется заговорить первой. – Полли чувствовала себя не в своей тарелке.

– Не уверена, что мне это нужно.

– Поверь, Лидия, нужно. Это важно, чтобы ты могла спокойно жить дальше. Просто скажи ей: «Я должна поговорить с тобой наедине». А когда увидитесь, расскажи то, что только что поведала мне. Если не поможет, спроси ее про Дэниела. – Крестная вздохнула.

– Кто такой Дэниел? – нахмурилась Лидия.

– Я и так уже лишнего сболтнула. – Полли обняла крестницу. – Но сейчас тебе плохо, и, как твоя крестная, я просто обязана как-то облегчить твою ношу.

– Да мне не плохо. Наконец-то я могу заниматься любимым делом, о чем мечтала всю жизнь.

– Лидия, я не об этом, – тихо возразила Полли. – У тебя кто-то был? Дело в мужчине?

– С чего ты взяла?

– Я уже видела тебя в подобном состоянии и с тем же выражением лица – тогда, после Робби.

– Я в порядке.

Полли взяла девушку за руки и мягко произнесла:

– Нет, не в порядке. Это парень, которого ты рисуешь?

Лидия распахнула глаза:

– Ты заглядывала в мой альбом?

– Нет. Я подумывала об этом, – признала крестная, – так как знаю, что ты склонна изливать свои переживания на бумаге, вместо того чтобы решать проблему. Но я бы не стала столь нагло вторгаться в твою личную жизнь. Нет, просто у тебя есть привычка рисовать, когда ты разговариваешь. И ты нарисовала его в моем блокноте для записей, который лежит на кухне. Он великолепен!

– Не хочу о нем говорить.

– Нежелание говорить на трудные темы обернулось для твоей матери большими проблемами. Не повторяй ее ошибок. – И Полли заботливо обняла свою подопечную.

– Мы договорились с ним, что будем вместе на одну неделю.

– Ту неделю, что ты провела в Норвегии?

Лидия закусила губу и кивнула.

– То-то я никак понять не могла, откуда этот жизнерадостный счастливый тон в твоих открытках. Ты казалась такой восторженной, какой я тебя с шестнадцати лет и не помню.

– Это была всего одна неделя, – повторила Лидия.

– И теперь ты не можешь его забыть.

– Не могу, – жалобно произнесла девушка.

– А почему ты решила, что он тебя забыл?

– Забыл, я уверена.

– Думаю, вам нужно поговорить начистоту. В конце концов, что ты теряешь?

– Все!

– Значит, есть за что бороться. – Полли немного помолчала и добавила: – Слушай, когда я брала у тебя набор открыток на прошлой неделе, то увидела на столе портрет. Уж прости, но я не удержалась и рассмотрела его. И ответственно заявляю: это лучшее из всего, что ты рисовала до сих пор.

Комплимент нисколько не развеселил Лидию. Она лишь пожала плечами и пояснила:

– Я обещала его деду и бабушке, что пришлю им его портрет.

– Ты с ними знакома? – удивилась Полли.

– Ну да, мы останавливались в городе недалеко от них. Он не мог не навестить их.

– И взял тебя с собой?

– Взял. И представил как коллегу.

– А ты как себе это представляла? Что он скажет: «Привет, бабуля, а вот моя любовница»? – Полли убрала прядь волос со лба крестницы и спросила: – Он в хороших отношениях с семьей?

– Да.

– Он не стал бы их знакомить с кем попало, даже просто с коллегой. Потому что они непременно начнут его о тебе выспрашивать, и он это знал. То, что он вас познакомил, – неспроста.

– Но мои родители никогда меня ни о ком не расспрашивали.

– Потому что твои родители – эмоционально ущербные люди, – отрезала Полли, – в нормальных семьях все друг о друге выпытывают интересные подробности. Когда они получат портрет?

– Мастер из багетной мастерской в Тронхейме сказал, что к концу недели.

– Помяни мое слово: как только они увидят рисунок, тут же позвонят твоему ненаглядному, а он – тебе.

– А если нет?

– А если нет… Тогда позвони сама. – С этими словами Полли обняла Лидию.

– Бабуля, ну не можешь же ты всю ночь просидеть у кровати дедушки.

– А вдруг что случится…

– Тогда дежурный позвонит мне на мобильный, и мы сразу приедем. От нас до больницы всего пятнадцать минут. Тебе лучше отдохнуть дома, и дедушке так будет спокойней, он переживает за тебя. А ведь сейчас главное для него – покой, разве не так?

– Я понимаю, что ты прав, Джейкоб. – Астрид позволила внуку обнять себя. – Он должен выкарабкаться. Не представляю, как я смогу жить без него.

– Ну конечно, он выкарабкается, – уверил ее Джейк, – да весной он уже снова начнет разбрасывать детали двигателя от лодки по всей кухне, а ты снова будешь сердиться на него, как обычно.

Вернувшись домой, и убедившись, что Астрид легла отдыхать, Джейк обзвонил всех родственников и сообщил новости о Пере. Покончив с делами, сел и задумался. Ему точно не удастся вернуться в Лондон до конца следующей недели, а значит, он пропустит проводы Лидии. Можно, конечно, позвонить ей и все объяснить, но то, что он собирался сказать, лучше произносить, глядя человеку в глаза. Но и деда сейчас бросать тоже нельзя. Дилемма. Как бы он ни поступил, кому-то будет плохо. Но дедушке он нужен сейчас больше, чем Лидии. Если она все же когда-либо согласится его выслушать, то обязательно поймет.

В конце концов, Джейк написал своей секретарше по электронной почте: «Джудит, я еще какое-то время пробуду с дедом в Норвегии, поэтому пропущу прощание с Лидией. Пожалуйста, попроси, чтобы Мэтт поблагодарил ее за работу от моего имени. И сдай за меня деньги на подарок. Не скупись, пусть это будет приличная сумма, чтобы хватило, например, на большую коробку пастели. Вернусь – все тебе отдам. Спасибо. Джейк».

Они с Астрид навещали Пера каждый день. Джейк следил, чтобы бабушка хорошо ела и отдыхала. А однажды приехали все двоюродные братья Джейка, и, пока они были в больнице, ему пришлось развлекать свору малолетних племянников и племянниц. Он старательно вспоминал все страшилки и истории, которые когда-то слышал от Пера, и в лицах пересказывал их малышне.

Какая ирония: полтора года Джейк избегал всего, что связано с детьми. И вот теперь добрый дядюшка Джейкоб копошится с ними, распевает песни, рассказывает сказки на разные голоса и позволяет им ползать по себе, как обезьянкам по пальме. Точь-в-точь как когда-то сам играл со своими дядями. И как должны бы были играть с ним его собственные дети, о которых он так мечтал когда-то.