– Мы с Эдвардом обсудили сложившуюся ситуацию, и он согласился принять тебя, вырастить, как родную.

Лидия даже представить не могла себе, как мог проходить тот разговор. И не могла понять, что заставило Эдварда согласиться. Неужели он так сильно любил Рут? Но девушка не помнила за своими родителями ни одного проявления привязанности, нежности друг к другу, подобного тому, что она наблюдала в доме Андерсенов.

– Только он никогда не воспринимал меня, как родную, – тихо промолвила Лидия, – для него я навсегда осталась ребенком Дэниела.

Рут промолчала, словно подтверждая справедливость замечания дочери. От страшного открытия у Лидии закружилась голова.

– Ты собиралась уйти от Эдварда. Значит, ты планировала… – Девушка не могла допустить мысли, что ее мать, возможно, подумывала сделать аборт. – Ты не думала о том, чтобы растить меня в одиночку?

– Мои родители были уже слишком старыми. Полли обещала помочь, но я не хотела взваливать эту ношу на ее плечи.

– А почему ты не отдала меня в семью Дэниела? Наверняка они были бы рады ребенку погибшего сына.

– Мы с Эдвардом решили сами воспитать тебя.

Лидия скривилась. Все это было лишь для того, чтобы спасти лицо, не подмочить репутацию.

– Значит, у меня есть и другие родственники? Которые, возможно, приняли бы меня такой, какая я есть?

– Они ничего про тебя не знают.

– Может, стоило им сообщить?

– Это ничего бы не изменило.

– Нет? А так лучше? Да я для тебя воплощенное чувство вины, а отец, – или как теперь ей называть этого человека? – а отец, видя меня, снова и снова переживает обиду на свою судьбу.

– Не преувеличивай, Лидия, ты сгущаешь краски.

По тону голоса матери Лидия поняла, что та уже взяла себя в руки, и теперь перед девушкой вновь уравновешенная и неприступная женщина, привыкшая контролировать себя и ситуацию.

– Сгущаю краски? Ты полагаешь? Нет, мам. Я всю жизнь чувствовала, что меня не любят, и из кожи вон лезла, лишь бы завоевать вашу с отцом любовь. И все мои попытки были заведомо обречены на провал.

– Лидия, – заговорила было Рут, но девушка не дала ей закончить:

– Нет уж, сначала ты выслушаешь меня, хотя бы раз в жизни. У меня было ужасное детство. И я убила столько лет жизни, пытаясь угодить вам, изучала в университете право вместо того, чтобы заниматься тем, к чему лежит душа. Сегодня я узнаю, что человек, которого я считала отцом, вовсе таковым не является. И всю жизнь меня окружали ложь и притворство. И я имею полное право немного понервничать по этому поводу, ты не находишь?

– Я не для того тебя воспитала, чтобы ты на меня кричала.

– Разумеется.

Если учесть тот факт, что мать вообще ее не воспитывала. И как можно оставаться столь невозмутимой, раскрывая перед дочерью подобные тайны!

– Ладно, думаю, больше нам говорить не о чем. Последний вопрос. Почему ты была против моих занятий рисованием? Это тоже как-то связано с Дэниелом?

Рут сухо произнесла:

– Он был художником.

Коротко и ясно. И никаких тебе подробностей. Разве можно ожидать от матери большего. Остается надеяться, что подробности знает Полли. Но по крайней мере теперь ясно, почему Эдвард Шеридан был столь категоричен: поступление в Академию изящных искусство означало бы, что Лидия пошла по стопам своего настоящего отца. Этой щепотки соли раны Эдварда бы не вынесли.

Лидия встала:

– Спасибо, что… э-э, просветила меня. Не буду тебе больше мешать. И, думаю, в сложившихся обстоятельствах я лучше не пойду с тобой сегодня обедать.

Не дожидаясь ответа, девушка вышла.

Домой не хотелось. Эмма, наверное, только что вернулась, уставшая после недели в школе. Полли вечером в пятницу, как правило, куда-нибудь выходила. Но Лидия все равно достала выключенный перед разговором с матерью мобильный, чтобы позвонить крестной и успокоить ее. Едва девушка включила телефон, тот заверещал, оповещая, что у нее масса новых сообщений. Да, судя по их количеству, Полли вся извелась, волнуясь за крестницу. Девушка набрала знакомый номер.

– Лидия? Ну слава богу! Как ты? Твоя мать звонила.

– Извини, Полли, я не хотела тебя подводить.

– Главное, что ты в порядке. Где ты сейчас?

– Гуляю по набережной. Нет, Полли, не бойся, я не натворю никаких глупостей. Просто хочу побыть одна.

– Ты лучше приходи, поедим, поговорим.

Лидия подумала, что, если не придет, Полли непременно бросится ее разыскивать по набережным Темзы. Поэтому она быстро спустилась в метро и отправилась к крестной.

Та встретила девушку крепкими объятиями и тут же предложила бокал красного вина.

– Выглядишь ужасно, дорогая.

– Я теперь не понимаю, кто же я такая.

– Я скажу тебе: ты Лидия Шеридан, талантливая художница, добрая, умная и красивая девушка. И я горжусь тобой. Пока я готовлю спагетти, расскажи, что ты узнала.

– Немного. Только что Дэниел был моим отцом. Никаких деталей. Послушай, раз в Париже он сразу увлекся кем-то другим, значит, он был не очень надежным человеком?

– Девочка моя, ему был двадцать один год. В таком возрасте все совершают ошибки. Вообще-то он был очень милым парнем, веселым, добрым. Тебе бы понравился. А он бы тебя просто боготворил.

Удивительно. Лидия только сегодня узнала об этом человеке, но мысль, что он бы ее любил, была крайне умиротворяющей и приятной.

– А что он рисовал?

– Пейзажи. И тоже любил работать пастелью, как и ты. А еще ему нравилось писать отражения. Над камином как раз его картина.

– Неужели? Отражение Тауэра в Темзе! Мне так всегда нравился этот рисунок. А почему она не рассказала родным Дэниела обо мне?

– Не могу сказать, дорогая.

– Я даже полного имени его не знаю. И живы ли его родители…

– Я расскажу тебе все, что мне известно. Но на твоем месте я бы сто раз подумала, прежде чем связываться с его семьей. Пойми меня правильно: любая семья будет рада принять тебя, будет гордиться тем, что вы с ними родня. Но им сейчас за восемьдесят, в таком возрасте люди плохо переносят подобные новости.

– А вот моя семья мною не гордится. И теперь я знаю почему. – Девушка вздохнула. – Не могу поверить, что они столько лет скрывали от меня правду.

– В таких вещах трудно признаваться. И я тоже виновата перед тобой, я ведь тоже молчала, – заметила Полли.

– Ты хотя бы пыталась убедить их. Вы ведь поэтому поссорились с мамой, когда мне было шестнадцать?

– Да, но я поняла, что Рут уперлась намертво, мне не хотелось терять возможность видеться с тобой. Пришлось идти на компромисс.