Эти слова она произнесла со штормовым напором, но Амри заметил, как на ее лице промелькнула тень сомнения. Он видел стремящиеся дугой к берегу облака, которые задувало против расправленных парусов, как ни пыталась «Омерия» выйти в море. Видел на палубе холодный очаг, в котором, как он представлял себе, когда-то клан Сифа каждую ночь зажигал пророческий огонь.

Оника тоже это видела.

– Я знаю, что тобой движет страх, – сказала она. – Прошу, не дай страху изменить тебя, Этри. Ту Этри, которую я знаю.

Таэ взглянула между двумя сифанцами, которые отдали команду, потребовав внимания всех присутствующих на палубе. Она ненадолго взяла Этри за руку, и Амри вспомнил, как она уже пыталась что-то сказать, когда они были в лаборатории скекСа. Но Этри снова отмахнулась от нее и пошла навстречу Онике, чтобы поговорить с ней с глазу на глаз на нижней палубе.

– Когда-то вы с Таэ доверились мне, – сказала Этри. – И только ты заплатила страшную цену.

– В обмен на чудесный дар, который стоит оплаченной за него цены. Я каждый день наполняюсь благодарностью за него.

Мягкий ответ видящей-далеко был подобен океану, страстному и вечному. Впечатлился даже Амри, хоть он и был всего лишь молчаливым свидетелем ее правды. Оника взяла Этри за плечи, и на этот раз модра не сопротивлялась.

– Этри, мы не можем знать будущее наверняка, – произнесла Оника, – но мы можем обращать внимание на знаки, которые нам нашептывает Тра. Не стоит бояться. Особенно тогда, когда мы вместе, с открытым сердцем смотрим на звезды. Я помню ту Этри, которая вместе со мной смотрела в будущее, не боясь его. Когда ты в последний раз смотрела в сифанский костер? Где та бесстрашная Этри, которую я когда-то знала?

Этри, опустив голову, смотрела вниз.

– Исчезла.

– Не верю. Не может быть, чтобы о ней помнила лишь я одна и что только я заставлю тебя вспомнить, кто ты на самом деле.

Оника обернулась и стала заглядывать в глаза сифанцам, которые наблюдали за ней с палубы. Один за другим они отводили взгляд. Амри вспомнил, что Этри сказала Найе на корабле: «Первые восставшие первыми и полягут». Крайне обескураживающий предрассудок.

Когда Таэ вышла вперед, Амри вздрогнул от неожиданности. В свете восходящего, пульсирующего розовыми и красными волнами солнца ее волосы блестели золотом. Таэ взяла Этри за плечо, на этот раз крепко, хоть и мягко.

– Оника права, – сказала Таэ. – Как давно очаг остается холодным? Этри, прошу тебя, зажги пламя старых традиций. Посмотри в огонь, как мы делали раньше.

Этри открыла рот, чтобы запротестовать, но не стала, когда вперед вышел Стейя.

Затем стоявший слева от него сифанец. Потом еще один, и еще другой.

– Ну же, Этри, – продолжила Таэ. – В последний раз и без страха. Так мы хотя бы будем знать, что мы, по крайней мере, спросили. Если спросишь огонь, если прислушаешься, мы пойдем за тобой хоть на край земли.

Этри снова помолодела, на мгновение став собой, и потом заметила, что сифанцы стали браться за руки друг с другом. Один ее зеленый глаз был изможден страхом, а другой – из драгоценного камня – блестел надеждой.

– А если огонь скажет, чтобы мы бежали? – прошептала она.

Оника подошла к кострищу и сделала приглашающий жест рукой.

– Значит, прислушаемся к знаку, – сказала она. – Вместе прислушаемся.

Сифанцы расступились, пропуская модру Этри к очагу. Оника ждала ее с распростертыми руками, и ее ладони наполнились солнцем. Этри взялась за руки видящей-далеко и вздохнула, словно вернулась домой из дальнего путешествия.

– Ну, тогда присоединитесь ко мне, мои дорогие сифанцы, – сказала Этри, – и вы, исполняющие поручение Огры. Посмотрим, что приготовило нам будущее.

Амри вместе с Найей подошел к Онике. Он чувствовал, что силу ветра и бьющиеся о корпус «Омерии» волны стало преодолевать что-то колоссальное.

Этри встала у очага в центре палубы. Почерневший от долгого использования, он был сделан из того же коралла, из которого и весь корабль, только был дополнительно укреплен камнем. Этри опустилась на колени, чтобы потрогать черную пыль, обрамляющую давно холодные угли.

Рядом с ней опустилась Таэ. В руке она держала небольшую вязанку трав, перевязанную миниатюрными версиями узлов, которые Амри уже повсюду видел на «Омерии» и даже на корабле Оники. Этри взяла вязанку и разделила ее пополам, вернув часть Таэ. Свою часть она положила на ладонь, закрыла глаза, и вскоре ее рука засветилась голубым сиянием. Из места соприкосновения вязанки с рукой заклубился дымок, наполняя воздух пряным запахом.

Оника достала из складок накидки свою вязанку. Они с Таэ сделали то же, что и Этри, и вскоре в небо вздымались уже три дорожки серо-голубого дыма. Оника начала ритуал: она воздела руки над головой и дымом тлеющих трав и стала рисовать в воздухе мистические символы: треугольники и сферы, спирали и множество других форм. Амри узнал знаки лун и солнц, сигилы ветра и огня, земли и дождя. Этри и Таэ повторяли за Оникой. Движения модры поначалу были сдержанными, но постепенно становились все теплее.

– Деатеа. Дератеа. Кидакида. Аругару. Мы открываем свои души огню. Мы открываем свои умы ветру. Мы открываем свои сердца воде. Мы открываем свои руки земле.

Оника опустила тлеющие травы, проведя линию дыма из четырех сторон света к очагу. Она отпустила вязанку, а вслед за ней то же самое сделали Этри и Таэ; сухие травы загорелись пламенем и упали, словно три кометы. Когда они коснулись давней растопки на дне очага, все смолкло.

Амри затаил дыхание. Он подумал, неужели молитва не удалась?

Из глубины очага поднимался дым, поначалу такой же хрупкий, как и стихающий шепот.

И возник жар. Дым улетучился, оставив после себя чистый горячий воздух набирающего силу огня. Через несколько мгновений очаг возродился. Очаг корабля, сердце клана Сифа. Амри вместе с остальными подошел ближе к теплу; они протянули руки, словно могли ухватить ими лучезарное пламя.

Аромат поглощенных огнем трав стал гуще и насыщеннее. Амри вдыхал его, и его голова наполнялась пространством: звезды, солнца, луны и нарисованные Оникой сигилы вплывали в его сознание и выплывали из него. Закрыв глаза, он вдыхал и выдыхал, чувствуя в своей руке руку Найи.

Голос Оники стал громче и слился с потрескивающим костром. Она ничего не говорила. Исходящая из ее горла песня была бессловесной и гармоничной. Амри приоткрыл один глаз, чтобы посмотреть на нее: ее голова была запрокинута назад, а малиновые волосы подсвечивались красными отблесками огня. Ее песня изменилась, словно трансформировалась сама Оника: в один момент она была сифанкой, таким же гельфлингом, как и они, а в другой – иным, созданным из сновидений существом.

Она наклонилась вперед, лицом к огню, с распахнутыми глазами, видящими все и ничего одновременно. Настала тишина.