По крыше шуршал дождь, за дырявыми окнами свистел ветер, втемном небе рокотал гром, а в домике весело пылал костер, белый дымдисциплинированно уходил вверх. Тепло, сухо. На перевернутом ящике сервированчудесный походный ужин: бутерброды с ветчиной, жареный цыпленок, бутылка вина,термос с горячим чаем.

– Хотель корзина кидать… Корзина кидать – кушатьчто? – ворчал верный слуга, повязывая капитану белейшую салфетку.

Зепп смиренно отвечал:

– Я склоняюсь пред твоей мудростью, о достойнейший изджиннов. Чур белое мясо мне.

Студент Романов белое мясо в курице тоже любил больше, носейчас он согласился бы и на красное. Даже на крылышко. Что крылышко – и шею,которую резидент пренебрежительно кинул в огонь, Алеша обглодал бы за милуюдушу.

Тут ведь что получалось?

Утром не завтракал, потому что нервы. Днем было не до обеда.Потом кросс на велосипеде, пробежка по лесу, плюс двадцать, если не тридцатьверст по пересеченной местности. За всё время во рту ни маковой росинки.

Пока шла слежка, думал только о том, чтоб не отстать и незасветиться. Не до голода было. Зато теперь живот подвело просто ужас как. Тогои гляди забурчит слишком громко – демаскирует.

И еще гроза, будь она неладна.

Если прижиматься к стене вплотную, можно было не толькоподсматривать в окно, но и кое-как укрываться от дождя под свесом крыши. Минусодин: при дуновении ветра траектория стекающей по стрехе воды менялась, ихолодные струи попадали прямиком за шиворот.

В общем, голодно, холодно, мокро, противно.

Но все эти мелкие неприятности были ерундой по сравнению сглавным: желтая папка с похищенным планом находилась здесь, в пяти шагах отокна. Она лежала на земле, рядом со стопкой старых газет, на которой устроилсярезидент. А значит, еще не все было потеряно. Мэтч продолжался.

Скорей бы уж немцы сожрали свои припасы и улеглись спать.Долговязый Тимо сложил в углу два ложа – одно попышнее, из сена, второетощенькое, из соломы, – но черт их знает, намерены ли они заночевать илипросто передохнут немножко и дальше пойдут.

Романов уже знал, как поступит, если шпионы завалятся дрыхнуть.

Совсем будет хорошо, коли уснут оба. Тогда пробраться в дом,взять папку – и со всех ног отсюда.

Но надеяться на такой исход нечего. Не дураки они, своё делознают. Будут спать по очереди.

В этом случае действовать надо вот как. Едва станет ясно,что немцы расположились в этой развалюхе надолго, нужно найти ближайшийнаселенный пункт. Если там есть полицейский участок или телефон, задачаоблегчается. Если нет – схватить за грудки старосту. Пусть поднимает мужиков.Речь идет о судьбе отчизны!

Отчизна отчизной, но есть все-таки хотелось ужасно. Особеннотяжело было наблюдать, как резидент взял с бутерброда одну ветчину, а хлеббросил.

И чай не допил, сволочь.

Пока Тимо догрызал то, что осталось от цыпленка, фонТеофельс лежал на сене, курил папиросу и благосклонно взирал на своего верногоСанчо Пансу, который внешностью, впрочем, скорей напоминал дон Кихота.

Небо треснуло напополам прямо над избушкой. Вспыхнуламолния, и ночь на мгновение из черной стала белой.

Сытость, пламя костра и неопасное буйство стихии настроилиЗеппа на сентиментальный лад.

– Подруга дней моих суровых, голубка дряхлаямоя, – ласково сказал он. – Как по-твоему, дядька Савельич, долго льпродлится сей буран?

Из всего сказанного Тимо понял только одно слово:

– Почему дядька? Дядька – это Onkel, да?

– Дядька – самое точное название твоей должности. Тысостоишь при мне с детства. Куда я, туда и ты. Так кто ж ты мне? Слуга? Денщик?Нет, Тимо, ты мой дядька. Мы с тобой идеальная пара. Даже курицу едим гармонично.Ты любишь ножку, я грудку.

– Грудка тоже могу, – возразил Тимо.

– Да ты всё слопаешь, что ни дай. Помнишь, как вКаракумской пустыне кобру стрескал? Сырую.

– Что есть «трескал»? Убиваль?

Но Зеппу прискучила праздная болтовня. Он опять помрачнел.Мысль о том, что победа вышла подмоченной, терзала заядлому перфекционистудушу.

Вздохнув, швырнул недокуренную папиросу в огонь. Поднялся.

– Ладно, что уж теперь… Как сказал мудрец: если неможешь облегчить душу, облегчи мочевой пузырь.

Он поднял повыше воротник и вышел наружу.

Далеко отходить не стал. Во-первых, не перед кемцеремонничать. Во-вторых, вышло бы глупо: герр фон

Теофельс мочится на землю, а небо мочится на герра фонТеофельса. Круговорот воды в природе.

Струйка дождевой воды пролилась Зеппу на плечо. Оннедовольно дернул головой и краешком глаза заметил позади какое-то быстрое,почти неуловимое движение. Не сказать, чтобы встревожился (не с чего было), новсе-таки дошел до угла, застегивая на ходу ширинку.

Высунулся – и уперся лбом в дуло пистолета.

Перед капитаном Гроссе-Генералштаба стоял молодой человек вмокром и перепачканном летнем пиджаке. Лицо у молодого человека было отчаянное.

– Только попробуйте что-нибудь – выстрелю. Честноеслово, – очень тихо сказал незнакомец. (А может, и знакомец – где-то Зеппего уже видел).

Просьба была убедительная. Можно бы, конечно, рискнуть.Отшатнуться назад, за угол и попробовать добежать до двери. Но шансы на успехподобного предприятия были мизерные. Схлопочешь пулю – если не в лоб, то взатылок. Да и вряд ли этот молокосос тут один.

Поэтому фон Теофельс не только раздумал шарахаться за угол,но, наоборот, шагнул навстречу невесть откуда взявшемуся юноше. Еще и рукиподнял.

Тот попятился. Правильно, между прочим, сделал.

Возникла непродолжительная пауза. Больше никто из темноты невыпрыгивал, никаких звуков кроме шума дождя и воя ветра Зепп не слышал.

– Вы что, один? – с некоторым удивлением спросилон, делая еще шажок.

Молодой человек проворно отступил и оказался вровень свыбитым окном, но не заметил этого – очень уж был сосредоточен на капитане.

– Нас двое! – кивнул на свой пистолет осторожныйюноша и шикнул. – Стойте, где стоите! Сейчас мы войдем внутрь, и выотдадите мне папку.

Палец противника лежал на спусковом крючке. Только бы Тимоне вздумал стрелять, подумал Зепп. Даже с пулей в голове человек можетрефлекторно сжать руку, и тогда вместо одного трупа будет два.