Короткая пауза, потом:

С третьего раза, — мрачно признался Прежний. — Когда я тоже был учеником. Но никто мне не помогал так, как ты — этому никчемному мальчишке. Я подслушал, как учитель объясняет подмастерьям методику, потом прочитал ту теорию, которую сумел найти, и начал пробовать самостоятельно…

Еще раз пять раз, и он начнет открывать Врата так, как следует, — Арон посмотрел на Рикарда, к которому начало возвращаться подобие румянца. — Потом нужно будет научить его работать по маяку…

Двенадцать раз, не меньше, — перебил его Прежний. — Он должен уметь открывать Врата без единой запинки, без напряжения и с нормальной скоростью. Только тогда можно пытаться добавлять маяк. Иначе не потянет, перегорит, а с тем, как слабо любит его Тьма, это пара недель восстановления.

Слабо любит — это было преуменьшением. Каждый раз, когда Тьма приходила на зов Рикарда, Арон ощущал ее недовольство. Более того, ему казалось, будто лишь его присутствие скрашивало для Тьмы эту неприятную обязанность. Словно бы она говорила ему: «Видишь, я помогаю ему только ради тебя».

Честно сказать, прежде ему и в голову не приходило, что у Тьмы бывают свои любимцы. И не-любимцы.

Идея научить Рикарда открывать Врата пришла к Арону сразу после того, как он вынырнул из воспоминаний Прежнего. Тот, кто открывал Врата, жертвовал своим резервом, и маги до сих пор не нашли способа предотвратить это. И если эту неприятную обязанность можно было перебросить на кого-то другого, то это безусловно стоило сделать. И тут Рикард, каким бы слабым и неумелым он ни был, мог очень пригодиться.

Врата были не единственным способом путешествовать сквозь пространство. Помимо них существовали особые шаманские амулеты переноса. Но эти амулеты были редки, стоили дорого, и у каждого имелся только один пункт назначения. И, самое главное, все они остались в сокровищнице замка Тонгила в северных лесах…

— Первые Волны здесь уже прошли, — перебил мысли Арона Есиро.

— Что? — Арон повернулся к Говорящему-с-духами, который подошел неслышно и теперь стоял рядом, но смотрел не на Арона, а дальше, куда-то за горизонт.

— В этом году зимние бури пришли рано, и Волны тоже пришли рано, — Есиро сделал неопределенный жест рукой, — духи чувствуют неладное. Скоро будет третья Волна.

— Как скоро?

Есиро пожал плечами.

— Может завтра, а может и через неделю.

Арон кивнул. Было вероятно, что встреча с зимней бурей и с Волной произойдет раньше, чем Рикард научится открывать Врата по маяку. Буря проблемой не была — даже прежде, до получения воспоминаний Прежнего, Арон знал, как поставить достаточно крепкий купол, способный защитить себя и отряд от ее яда. С духами было сложнее. Духи не боялись магии смертных, с духами должен был разговаривать Есиро.

Во внутреннем горизонте что-то изменилось, сдвинулось. Арон повел головой из стороны в сторону, его ноздри раздулись, вбирая воздух. Со стороны могло показаться, что он принюхивается, но нет, это было лишь реакцией тела на то, что видел его внутренний взор. Запахи, окружающие его, не изменились. А вот ощущения приближающихся чужаков было одновременно знакомым и незнакомым.

— Есиро, кто из Вольных может так поздно осенью кочевать по Великой Степи?

— Из Вольных? — Говорящий-с-духами не стал спрашивать о причине, побудившей Арона задать вопрос. — Есть три племени, у которых особые договоренности со степняками. В этой местности, вероятнее всего, Нага.

Краем глаза Арон уловил движение — это Кирк, сидевший в отдалении у костра, поднялся на ноги и зашагал к ним.

— Нага? — спросил, когда подошел. — Они кочуют последние годы именно здесь?

Обычный человек на таком расстоянии не расслышал бы слов их разговора, но слух у Кирка был таким же хорошим, как у настоящих Волков.

— Здесь, — согласился Есиро.

— И явятся к рассвету, — добавил Арон, с любопытством наблюдая за Кирком. Такого выражения на лице наемника он не видел еще ни разу. Такое выражение могло бы быть у человека, которого ранили, и к ране, вместе с кровью, присохла ткань, и теперь, перед лечением, ее собирались оторвать. Насухо. И так было нужно. И от этого было никуда не деться…

— Увидишь родителей, — сказал Есиро, тоже глядя на Кирка. — Четырнадцать лет прошло.

— Родителей? — переспросил Арон.

— Верно, — ответил тот, — вождь этого племени — его отец.

— Нет у меня родителей! — отказался Кирк. — Ни отца нет, ни матери! Братьев и сестер тоже нет. — Потом развел руками и широко улыбнулся, будто рассказывая шутку и приглашая тоже над ней посмеяться: — Один я на свете, сирота горькая, горемычная.

Арон посмотрел на Кирка долгим взглядом, потом взглянул на Есиро.

— У нас могут быть проблемы?

Есиро пожал плечами:

— По нашим законам после изгнания у Кирка нет ни прав, ни обязанностей перед племенем, как и у племени — перед ним. По нашим законам Кирк теперь такой же человек, как любой другой из твоего отряда.

— И насколько хорошо соблюдаются эти законы? — уточнил Арон. В том, как Есиро дважды подчеркнул это слово, звучало предупреждение.

— Примерно также хорошо, как в империи, — отозвался тот.

То есть — не особо…

Вольные появились чуть раньше рассвета — верховой отряд из тридцати Волков, двадцать семь мужчин и три молодые женщины, у одной из которых на висках были заплетены короткие косы, перевитые золотыми нитями. У кочевников, особенно у тууров, такие косы носили только дети вождей. Волки, насколько Арон знал, подобных обычаев не имели — разве что это племя начало подражать соседям по Степи.

Впрочем, судя по тому, с каким напряжением Кирк смотрел на женщину с золотыми нитями в волосах, она действительно была дочерью вождя.

Женщина, между тем, соскочила с коня, на мгновение склонила голову в приветствии перед Ароном:

— Господин Тонгил, — и, по обычаям Вольных не тратя время на пустые приятности, продолжила. — У вас дело к нашему племени, или же наши дороги пересеклись случайно?

— Абсолютно случайно, — Арон развел руками, одновременно спрашивая Прежнего:

Ты знаешь ее?

Нет. Ни ее, ни кого иного из отряда, — ответил тот без особых эмоций. — Но это не мешает им знать меня.

— Хорошо, — женщина между тем коротко кивнула на слова Арона и повернулась к Кирку, стоявшему немного в отдалении. — Я смотрю, брат, ты все же нашел своего Великого.

— Великого? — Арон приподнял брови, и женщина заулыбалась. Улыбка у нее была точно такая же, как у Кирка, открытая, широкая, во все тридцать два белоснежных зуба. И выражение лица стало именно таким, какое бывало у Кирка, когда он собирался сыграть над кем-нибудь не очень приятную шутку: