посвятил поиску билета на поезд до своей деревни. Затем нашел работу швейцаром в баре, куда ходили американские и английские солдаты; те оставляли хорошие чаевые и для них он время от времени бегал по всяким порученьицам: найти квартиру в таком-то районе, или свести с девочками, или свести с людьми, приторговывавшими из-под полы. Так Райтер в Кельне и остался.

Днем он писал и читал. Писать было легко — только-то и нужно, что тетрадь да карандаш. Читать выходило сложнее: публичные библиотеки стояли закрытыми, а в большинстве книжных магазинов (в основном передвижных) цены на книги задрали до небес. Но даже так Райтер умудрялся читать, причем не он один: время от времени он поднимал голову от книги и видел, что вокруг все тоже читают. Словно бы немцы только и заняты, что едой да книгами, а ведь это неправда, — но временами, особенно в Кельне, оборачивалось истиной.

И наоборот, интерес к сексу, замечал Райтер, практически угас: словно бы война исчерпала запасы мужского тестостерона, феромонов, желания, и уже никому не хотелось заниматься любовью. Трахались, с точки зрения Райтера, только проститутки — ведь это было их профессией, и некоторые женщины, которые спали с солдатами оккупационных армий; но даже у этих последних желание на самом деле прикрывало другое: театр невинности, замерзшую бойню, пустую улицу и кино. Женщины, которых он видел, казались девочками, только что пробудившимися от кошмара.

Однажды вечером, когда он стоял у двери бара на Шпенглерштрассе, женский голос из темноты произнес его имя. Райтер посмотрел, но никого не увидел и решил, что это, видно, какая-то шлюха — они тщеславились своим специфическим чувством юмора. Его позвали снова, и он, поняв, что голос не принадлежит женщине из бара, спросил, что голосу нужно.

— Я просто хотела поздороваться с тобой, — ответил тот.

Потом он увидел тень, в два прыжка оказался на противоположном тротуаре, сумел ухватить ее за руку и вытащить на свет. Девушка, что позвала его по имени, была очень молода. Он спросил, что ей нужно, а незнакомка ответила, что она — его невеста и ей очень грустно оттого, что он ее не узнал.

— Наверное, я очень некрасивая, но, если ты все еще немецкий солдат, ты ведь не подашь виду, правда?

Райтер внимательно оглядел ее, но, сколько ни старался, не сумел вспомнить.

— Война часто несет с собой амнезию, — сказала девушка.

Потом добавила:

— Амнезия — это когда человек теряет память и ничего не помнит, ни своего имени, ни имени невесты.

И еще сказала:

— Также существует избирательная амнезия — это когда человек все помнит или думает, что все помнит, но забыл кое-что, а ведь это самая важная вещь в его жизни.

А я ведь эту девчонку знаю, подумал Райтер, слушая, но так и не вспомнил, где и при каких обстоятельствах они познакомились. Поэтому решил не гнать лошадей и предложил ей что-нибудь выпить. Девушка посмотрела на дверь бара, подумала и согласилась. Они сели пить чай за столиком у прохода. Женщина, что принесла чай, спросила Райтера, кто эта девчонка.

— Моя невеста, — ответил он.

Незнакомка улыбнулась женщине и согласно кивнула:

— Какая милая девушка.

— И к тому же работящая, — добавила девушка.

Женщина поджала губы, словно хотела сказать: и к тому же пробивная. Потом ответила: а это мы еще посмотрим, и ушла. Потом Райтер поднял воротник своей кожаной куртки и вернулся к двери: людей все прибывало, а незнакомка осталась сидеть за столом, время от времени переворачивая страницы книги, но бо`льшую часть времени наблюдая за женщинами и мужчинами, что всё заходили и заходили в бар. Потом женщина, что принесла чай, взяла ее за локоть и под предлогом того, что столик нужен клиентам, вывела на улицу. Незнакомка тепло попрощалась с женщиной, но та ей не ответила. Райтер говорил с двумя американскими солдатами, и девушка предпочла не подходить к нему. Вместо этого перешла улицу, устроилась в вестибюле соседнего дома и уже оттуда продолжила наблюдать за постоянным движением в дверях бара.

Работая, Райтер время от времени косился в сторону ступеней соседнего подъезда, и временами ему казалось, будто видит пару кошачьих глаз, поблескивающих в темноте и устремленных на него. Когда работы стало поменьше, он вошел в вестибюль и хотел позвать девушку, но тут же понял — имени-то он и не знает. Чиркнул спичкой и обнаружил ее спящей в углу. Встав на колени с все еще горящей спичкой в руке, он несколько секунд смотрел на ее лицо. А потом вспомнил.

Когда она проснулась, Райтер все еще был рядом, но вестибюль преобразился в комнату, в которой, похоже, жила женщина: на стенках висели фотографии артисток, а на комоде выстроились куклы и мягкие игрушки. А вот на полу, наоборот, громоздились ящики с виски и бутылками вина. Она до шеи была укрыта зеленым одеялом. Кто-то снял с нее туфли. Она чувствовала себя так хорошо, что снова прикрыла глаза. Но потом услышала голос Райтера, который говорил: ты — та девушка, что жила в бывшей квартире Хуго Хальдера. Не открывая глаз, она кивнула.

— Я не помню твоего имени, — сказал Райтер.

Она перевернулась на бок, спиной к нему, и проговорила:

— Плохая же у тебя память. Меня зовут Ингеборг Бауэр.

— Ингеборг Бауэр, — повторил Райтер, словно в этих двух словах была зашифрована вся его судьба.

Затем Ингеборг снова уснула, а когда проснулась, в комнате уже никого не было.

Тем утром, гуляя с Райтером по полуразрушенному городу, Ингеборг Бауэр рассказала, что живет вместе с какими-то незнакомыми людьми в здании рядом с вокзалом. Отец ее погиб во время бомбардировки. Мать с сестрами бежали из Берлина до того, как город окружили русские. Поначалу они жили в деревне, в доме брата матери, но в деревне, к их удивлению, нечего было есть и девочек насиловали дядья и двоюродные братья. Ингеборг добавила, что в окрестных лесах полно могил, где местные закапывали тех, кто приезжал из города, — ограбив, изнасиловав и убив.

— Тебя тоже насиловали? — спросил ее Райтер.

Нет, ее нет, но вот одну из младших сестренок изнасиловал один из двоюродных братьев, мальчишка тринадцати лет, который хотел записаться в гитлерюгенд и геройски погибнуть. Так что мать решила бежать дальше, и они ушли в маленький городок Вестервальд, в Гессене, откуда мать была родом. Там жизнь оказалась скучной и в то же время странной, сказала Ингеборг Райтеру: люди в этом городе жили так, словно войны не существовало, а ведь многие мужчины ушли на фронт и сам город трижды бомбили — не слишком страшно, но ведь бомбили же. Мать