Еще там был огромный букет в простой глиняной вазе —ноготки, ромашки, разноцветные астры. Я подумала, что букет Володя писал не вмастерской, — цветы явно выглядели только что сорванными и какими-тодеревенскими. Так и есть, на желто-белом фоне сзади я уловила трещины, это быластарая, давно не беленная печь. Интересно, это его собственная дача или онгостил у друзей?

— Ну, — он смотрел на меня с улыбкой, — какаяже нравится больше всех?

— Сирень, — не колеблясь ответила я.

Там была такая картина странной формы, узкий длинныйпрямоугольник, положенный набок, и на ней, на темно-синем фоне, была нарисованалиловая сирень — не кусты, не букет, а просто ветки с пышными цветами. И опятькартина совершенно не казалась мрачной.

— Знаешь, куда бы я хотела ее повесить? —возбужденно спросила я. — В такую большую, просторную комнату. Стеныдолжны быть светлые, крашеные, но не белые, как в больнице, Боже упаси, асветло-серые. Картину надо повесить над тахтой, покрытой лиловым покрывалом, ибольше на стенах ничего не должно быть. И узкое окно, а на нем занавескиплотного белого шелка. А что должно быть из мебели, я не придумала, только вижув углу консоль, а на ней букет белых лилий…

— Именно лилий? — серьезно уточнил он.

— Конечно! Другие цветы не подходят. Можно еще белыйковер на пол, но не обязательно, это уже роскошь.

— Я бы подарил тебе эту картину, — тихо произнесон.

— Что ты, у меня же нет такой комнаты!

Внезапно я осознала, что мы стоим посередине комнаты и онсмотрит на меня тем же странным взглядом, каким смотрел в галерее, когда яузнала пейзаж.

— Выпьем что-нибудь. — Он ушел и вернулся быстро,держа в руках бутылку моего любимого вина «Молоко Мадонны» и вазочку смаслинами. Про маслины я, кажется, наболтала ему вчера в кафе, а про вино точноне говорила. Мистика какая-то!

— Я выбрал вино на свой вкус, — извинялсяон, — и оливки тоже, израильские.

Вот откуда он узнал, что израильские оливки самые вкусные? Яих обожаю, но не покупаю из-за зятя. Ему такой банки хватит на пять минут, немогу же я вырывать у него изо рта!

Мы сидели на диване, глядя на картины, вернее, глядела я, аон смотрел на меня все тем же взглядом. Я поставила рюмку на столик, я не моглабольше так сидеть, еще немного, и я просто расплавилась бы. Он отвел взгляд, япротянула руку, чтобы погладить его по голове… Он чуть заметно отстранился,почти инстинктивно. На сотую долю секунды раньше я сумела понять это и успелапридать руке нужное направление, чтобы взять какую-то безделушку с полочки унего над головой. Повертев безделушку перед ничего не видящими глазами, яаккуратно поставила ее на место, встала и отошла от этого типа от грехаподальше. Постояв еще немного перед «сиренью», поглядев из окна на темный, сдетства знакомый двор, я полностью успокоилась и рискнула встретиться с нимглазами. Несомненно, он что-то понял, как-никак творческая личность, тонкочувствующий индивидуум! Но вовремя сумела придать взгляду спокойнуюбезмятежность и смотрела на него с легкой улыбкой. Мы допили вино, оливки я ужне стала трогать, чтобы от злости не подавиться косточкой. Потом я решила, чтохозяин получил уже свою порцию комплиментов по поводу картин, и я могубезболезненно откланяться. Он сделал слабую попытку меня удержать. Извежливости, разумеется, но не сильно настаивал. Мое же самое сильное желаниебыло убраться отсюда поскорее, предварительно надавав самой себе по морде.Экзекуцию я отложила на потом, уговорила Владимира не провожать меня до дома испаслась оттуда чуть не бегом.

Лизавета, открыв мне дверь, вытаращила глаза, но я не далаей и слова сказать:

— Вы еще успеете на день рождения, а что позднопридете, так даже лучше, Валерик меньше выпьет.

— А ты почему так рано? — заикнулась было она.

— Если не уйдете через пятнадцать минут, я передумаю,-предупредила я.

Они испарились за десять.

После их ухода я дала выход своей злости. Самое интересное,что злиться я могла только на себя. Винить было некого, сама вела себя какполная дура, напридумывала Бог знает что, еще немного, и поставила бы себя ипостороннего человека в неудобное положение. А почему он так на менясмотрел? — возражала я самой себе. Подумаешь, смотрел, может, у него астигматизм!

Человеку одиноко, встретил достаточно интеллигентную женщинуи захотел поговорить о своем творчестве. Я же совершенно рассиропилась. Насамом деле меня заворожили совпадения. Так много общего во вкусах ипристрастиях, и еще этот дом, где с детства было все знакомо. Я вспомнила, какмы стояли посреди картин и пялились друг на друга, и на меня напал идиотскийсмех. Я немножко побегала по квартире, но смех не проходил и даже грозилперейти в истерический. Сколько себя помню, ни разу в жизни у меня не былоистерики. Как видно, нервы совершенно никуда не годятся. Может, начать бегатьпо утрам? Смех не проходил.

Так нельзя, ведь у меня на руках грудной ребенок, вон онпищит в комнате.

Я умылась холодной водой, выпила теплого чая. Потом мы свнуком поменяли памперс, поиграли в погремушку, я даже спела ему песенку.Появился Ромуальд, видя меня в плохом настроении, он прятался под диваном.

— Не волнуйся, Ромуальд, к тебе я отношусь по-прежнему.

Раздался телефонный звонок.

— Ты хорошо доехала? — тихо спросил Володя.

— Все в порядке, дорогой, не беспокойся. — Голосмой был ровен и доброжелателен.

Он помолчал немного в трубку и попрощался. Я смогла толькопожать плечами.

Не успела я отойти от телефона, как раздался звонок в дверь.Кто еще на ночь глядя? На лестнице стояла Кристинка.

— Привет, а что так поздно? Одиннадцатый час.

— Так я же работаю. Пока ларек закрыла, пока выручкусдала, — солидно ответила Кристинка. — А Лизы нету?

— Лизы нету, но ты проходи, чайку попьем.

Кристинка радостно согласилась.

— Ну что, — поощрительно спросила я, — тебя,значит, взяли на постоянную работу? А как же Света?

Светка влипла в историю, — сказала Кристинка, явноповторяя не свои слова. — Ой, теть Наташа, с ней такое было! Ее хахаляубили, а Светка видела кто. И еще одну бабу, любовницу.

— Так любовница же Светка и есть! — не разобралая.

— Так другую же! В общем, Светка их выследила и виделапотом мертвыми — своего любовника и ту бабу, с которой он… ну из-за денег. Онадавно за ними следила и потом стала бояться, что на нее подумают, потому уСтасика и денег просила.

— Кристинка, ты не придумываешь?

Хотя, что это я, Кристинка никогда ничего не выдумывает, унее мозгов не хватит.

— И что же, они при тебе все обсуждали?